Чернакову уже звонили из какой-то газеты. Кажется, «Криминальной правды». С просьбой прокомментировать информацию. Правдива ли? «Коммерческая тайна», – ответил Вячеслав Андреевич и отключил связь.

Чернаков выключил радио. Что ж, рекламу он себе сделал великолепную. Вечером прорекламируют по всем каналам и в великом и могучем Интернете. Прогрессивные люди всего мира узнают про Вячеслава Андреевича и выйдут на улицу с плакатами «Позор!», «Долой!» и «Нет служебным романам!».

Он пристроился к веренице машин, замерших в пробке, выключил двигатель. Некоторые водители покинули салоны и обсуждали причину затора, жестоко поливая грязью властные структуры.

А Чернакову и не хотелось никуда ехать. Особенно в «Планету», где его с нетерпением ждали, чтобы учинить расправу и поплясать на старых радикулитных костях. Хотелось спрятаться в машине, словно в раковине.

Позвонила дочь. «Папа, это правда? Я сейчас слышала по радио. Какие еще неприязненные отношения?»

– Я перезвоню позже, Наташа, сейчас очень занят…

Ирина не перезванивала. Наверно, еще не в курсе случившегося.

«Подозреваемый вину отрицает…» Интересно, а как на самом деле? Впрочем, какая разница? Правильно «брат» заметил: улик там на десятерых хватит. «Покушение на убийство…» До пятнадцати лет, кажется…

И еще одну вещь «брат» верно подметил. Теперь дорога к счастью открыта. Дорогой ценой, но открыта. На ближайшее десятилетие проблем, связанных с мужем, у Юли не будет. А то и больше.

А это не так и плохо.

И виновным в таком положении дел Чернаков себя не считал. Никто не заставлял Диму партизанить. Сам дурак. Можно все было решить за столом переговоров. В конце концов, жены многих бросают, но это не дает право мужьям взрывать магазины.

А в самых потаенных уголках души и вовсе вздыхал с облегчением. Не сказать, что со злорадством, но с облегчением… Теперь и с Ириной разговор получится. Не такой нервный.

Он приободрился, завел двигатель. Кто-то пробил пробку, машины тронулись.

Глухарев, разумеется, узнал расклад не из выпуска новостей. Встретив Чернакова, вернувшегося из Большого дома, он не размахивал руками и не обвинял его в распутстве и раздолбайстве, как предполагал Вячеслав Андреевич. Лучше бы обвинял. Почему-то, когда орут, чувствуешь себя не таким виноватым.

– Что там у тебя с этой Юлей? Серьезно или так – «надлюбить» и бросить?

– Серьезно.

– Ну, это твои личные заморочки. А отсюда придется уйти, Слава…

– Догадываюсь…

– Нам, наверное, тоже. Я разговаривал с Тагировым. Хозяева уже все знают. Дело хреново. Не вовремя ты загулял со своей продавщицей, ох как не вовремя… Хоть бы на полгодика раньше или позже.

– Здесь не подгадаешь.

– Да еще из дознания Аршанскому звонили.

– И что?

– Там возбудили дело. Превышение полномочий… В отношении тебя и этого… Дуралея, как его…

– Лемешева… Быстро они.

Последняя новость Чернакова как-то даже и не огорчила. Для полного удовольствия оставалось свалиться на машине с моста и уйти под лед.

– Аршанский уже новую контору для охраны подыскивает. Надежную, – Василий Степанович усмехнулся, – где все будут заниматься на работе исключительно служебными делами. И смогут перекрыть каждый сантиметр вверенной площади. – У нас есть шансы?

– Думаю, нет… Ты такого Лутошина знаешь?

– Конечно. Мой бывший подчиненный. Он приезжал на осмотр. А что?

– Он будет курировать дело от убойного отдела. Хотя… Теперь без разницы, кто там что курирует.

Они находились в кабинете Чернакова. Генерал кивнул на стол.

– Напиши заявление… По собственному.

– Задним числом?

– Да какая разница? Перед кем обставляться?

Он сел, по привычке написал сверху листа «Рапорт», потом скомкал, взял другой лист и вывел гражданское «Заявление». «Прошу уволить меня по собственному желанию…»

Надписывая свою резолюцию, Глухарев посмотрел на Чернакова.

– Слава, ты скоро шестой десяток разменяешь, двадцать лет опером отпахал… Неужели с этим сопляком поговорить не мог?

– Приезжал даже. Бухой он был.

– Захотел бы поговорить – поговорил.

Генерал сказал что-то еще, но Чернаков не расслышал. Он понял, что не давало ему покоя с момента первого посещения Большого дома.

Конечно же! Вот где нестыковка! Причем настолько очевидная, что, в силу этого, незаметная. На кассету помещается двадцать четыре часа записи. Банка с краской рванула в семь вечера. Значит, человек, попавший в объектив, положил ее туда не раньше семи вечера предыдущего дня… В кадре мелькнули продавцы, но не пострадавшие от взрыва, а те, что работали накануне… Выходит…

Выходит, Дима не мог быть на пленке. Потому что в тот день после семи вечера он валялся пьяный в дупель на полу в своей комнате… И вряд ли бы за два часа протрезвел, приехал в «Планету» и заложил «машинку» с часовым механизмом… Это из области новогодних чудес.

На кассете, к сожалению, отсутствовал «тайм-код», видимо, техники забыли выставить. Но и так ясно, что в кадре был не Дима.

Найденная банка из-под краски и провода? Дверь в квартиру была открыта… Тот, кто подсунул улики, просто не смог запереть дверь, поэтому просто поджал ригель. Открыть-то Юлину дверь и морковкой можно.

Кстати, и с краской нестыковка. Зачем покупать дорогущую финскую «Тиккурилу» вместо дешевой отечественной? Безработный Дима не настолько богат, чтобы выложить почти тысячу за две банки. Да и не было у него этой тысячи.

И главное – его неожиданное появление в мотеле. Да у парня мозгов не хватит слежку устроить за женой. Пропиты мозги. Стало быть, шепнул кто-то. Где жена и с кем. Оставалось только завести свою рыжую «копейку» и прокатиться по нужному адресу.

Кто шепнул? Тот, кто все это замутил. Зачем замутил – понятно. Подставить под удар Чернакова, чтобы затем показать возмущенной общественности виновника трагедии. И удар автоматически рикошетит по «Заботе». Если уж начальник службы безопасности такой подонок, то что взять с его подчиненных? Гнать их поганой электрометлой из «Планеты»!..

Других вариантов при таком раскладе быть не может.

Кто знал про его роман с Юлей? Никто. Уверен? Нет, не уверен. Сам-то он языком не трепал. А Юля? Могла шепнуть, например, напарнице. Или мексиканской подружке за рюмочкой текилы.

Нет-нет, здесь не рассчитывали на случайность, все разыграно как по нотам. Значит, за мной наблюдали. Кто-то из своих. Присматривали. До последней секунды наблюдали. Даже как они с Юлей на коньках катались, белочек кормили и Диме головушку красненьким окропили. И очень умело ситуацией воспользовались.