Клементина изрыгала обвинения, а Эдельберт отвечал ей ничего не значащими репликами, касавшимися в основном музыки. «Я поддерживала на плаву твое дело, ублюдок, а вместо благодарности получила от тебя удар в зубы». На что Эдельберт отвечал, что никогда особо не любил Хэнка Уильямса[13]. «Вся твоя жизнь, как и жизнь нашего сына, основана на лжи». — «Дешевая музыка звучит хорошо только по радио в машине». — «Ты не просто проходимец, ты проходимец, измазанный кровью». — «Большинство людей предпочтут симфонии бейсбольный матч и будут правы». Каждая фраза была пропитана желчью, злостью и горечью, вызванными предметом, явно хорошо знакомым Клементине и Эдельберту, но недоступным для понимания Норы.

В последнем абзаце автор уводил внимание читателя от главных действующих лиц к описанию террасы какого-то ресторана в Итальянских Альпах. На столах искрились бокалы, а на розовых скатертях рядом с белыми тарелками нарядно выстроились и сверкали серебром приборы. Слепили снегом вершины темных гор над террасой. Где-то вдали пела птица, и над дальним столиком поднималось и растворялось в воздухе белое облачко сигаретного дыма.

"«Проходимец», — сказала Клементина, а глупое солнце, за неимением выбора, заливало светом этот отравленный[14]мир".

Нора положила поверх стопки последнюю страницу, и тут раздался звук, которого сейчас она страшилась больше всего, — телефонный звонок.

— Слава богу, я не услышала самую гадкую на свете фразу: «Вы не туда попали». Разве я не была умницей? Разве я не была самой терпеливой малышкой на этом свете? Я горжусь собой, очень-очень! Я ходила кругами вокруг телефона, брала трубку, а потом клала ее обратно, несколько раз я набирала первые три цифры твоего номера, но потом все равно опускала эту проклятую трубку. Я обещала тебе несколько часов мира и отдохновения от маленькой Дэйзи, и вот — по моим подсчетам прошло три часа двадцать две минуты... Так что же ты думаешь по поводу всего этого? Скажи мне, скорее скажи мне, моя дорогая, моя бесценная Нора, пожалуйста, скажи что-нибудь!

— Здравствуйте, Дэйзи, — сказала Нора.

— Я знаю, я слишком взволнована, чтобы заткнуться самой и дать сказать хоть слово тебе. До какого места ты дошла? Что ты думаешь? Тебе ведь нравится, правда?

— Это действительно нечто, — сказала Нора.

— Еще бы! Продолжай!

— Я никогда не читала ничего подобного.

— Ты уже прочитала все? Ты не могла, ты, наверное, перескакивала.

— Нет, не перескакивала, — соврала Нора. — Это не та книга, в которой можно пропускать куски.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Во-первых, сюжет такой напряженный, насыщенный. — Дэйзи удовлетворенно хмыкнула на другом конце провода, и Нора продолжала: — Надо быть очень внимательной, когда читаешь.

— Надеюсь, что это так. Но продолжай же, Нора, говори со мной.

— Это настоящее произведение.

— Какое произведение? Выражайся точнее. Сбивающее с толку? Раздражающее?

— Очень насыщенное.

— По-моему, ты повторяешься. Какое именно насыщенное произведение?

— Ну, интеллектуальное. — Нора будто пробиралась ощупью.

— Интеллектуальное?

— Когда читаешь, приходится напряженно думать.

— О'кей, но ты говоришь все время одно и то же. Несколько минут назад, говоря о том, что это не та книга, в которой можно пропускать куски, ты сказала «во-первых». Значит, должно быть и «во-вторых».

Нора силилась вспомнить, что собиралась сказать дальше.

— Очевидно, я имела в виду состояние рукописи. — На другом конце провода повисла напряженная тишина. — Ну, все эти изменения, выкинутые куски.

— Господи, да конечно, всю рукопись надо перепечатать, но ты ведь так хотела увидеть ее, помнишь? Вот я и дала тебе ее такой как есть, это же очевидно. В изданном виде ее каждый может прочитать. Но дело не в этом: я так хочу знать твое мнение, а ты уклоняешься и говоришь о чем-то совершенно не относящемся к делу.

— Извините. Я только хотела сказать, что в таком виде рукопись нельзя прочесть быстро.

— Да, ты достаточно ясно высказалась по этому пустяковому поводу, так что теперь давай отложим его в сторону. Сейчас я спокойно сяду и начну впитывать твои наблюдения. Говори.

— Некоторые части очень смешные, — сказала Нора.

— Молодец, молодец. Я действительно хотела, чтобы некоторые части были экстатически смешными. Не все, конечно.

— Разумеется, нет. Книга просто полна гнева.

— Надо думать. Нескончаемый гнев. Грр!

— Мне кажется, вы очень рисковали.

— Ты заметила это? Умница! Благослови боже твою светлую головку. Скажи что-нибудь еще.

— Мне показалось, что вы экспериментируете.

— Экспериментирую? Что конкретно тебя заставило подумать, что я экспериментирую?

— Ну, то, как вы повторяете некоторые сцены. А другие обрываете, и они остаются незавершенными.

— Ты говоришь о том, что некоторые моменты повторяются после того, как уже произошли, но повторяются по-иному, так что открывается их истинное значение? А в других случаях, поскольку и читателю с одной извилиной будет ясно, что произойдет дальше, нет смысла дописывать сцену до конца. Бог мой, это ведь роман, а не периодическая пресса.

— Да, вы правы. Это изумительный роман, Дэйзи.

— Тогда скажи мне, что в нем изумительного. Нора, будто вновь, ощупью, попробовала самые нейтральные слова, которыми можно было охарактеризовать книгу Дэйзи.

— Он такой откровенный, такой смелый.

— Но почему ты так думаешь?! — Дэйзи уже кричала.

— Ну... Во многих книгах действие начинается в одном месте, а потом тебе просто рассказывают историю, и все. А вы, по-моему, не захотели идти прямой дорогой.

— Я шла дорогой прямой, как бельевая веревка! И если ты этого не заметила, то вообще ничего не поняла.

— Дэйзи, пожалуйста, не надо обижаться. Я ведь рассказываю о том, что мне понравилось в вашей книге.

— Но ты вынуждаешь меня обижаться! Ты говоришь такие глупости! Я работала над этой книгой почти всю жизнь, а ты сначала подлизываешься, а потом говоришь, что мне даже не удалось рассказать историю.

— Дэйзи, я пытаюсь объяснить, что эта книга — гораздо богаче и интереснее тех, где просто рассказывают историю.

Немного смягчившись, Дэйзи спросила:

— Какое место понравилась тебе больше всего?