— А разве тебе не прибавили рабочего полгода назад? — убитым голосом ответил ему режиссер.

— Прибавили! — под сценой что-то щелкнуло, и оставшаяся часть ответа потонула в лязге, с которым декорация поплыла в сторону. — … Так ведь его все равно нет, — закончил свою мысль механик уже в наступившей тишине.

— Я не могу здесь стоять! — взвизгнула Клязьмина и демонстративно отскочила к кулисам. — Такое ощущение, что все вот-вот на меня обрушится.

Часть декорации, изображающей серую стену замка, действительно угрожающе покачивалась над ее головой.

— Романов, — позвал главный, — когда ты смажешь все это барахло?

— Когда деньги дадите, — отозвалось снизу, — а то нагородили наверху, ни один подшипник не выдержит. В таком случае я не отвечаю за ваше искусство. Рухнет это все когда-нибудь, помяни мое слово. По нашей гнилой сцене ползать нужно, да еще с осторожностью, а вы тут пляшете. Нашли тоже Большой театр!

— Что ты хочешь сказать! — истерично поинтересовалась Маша. — Что с моей комплекцией сюда и соваться не стоит.

— Да бог с вами, девушка! Суйтесь куда угодно, только ответственность с меня снимите, — невозмутимо ответил ей механик, — а то, как прыгнут человек десять сразу, так и провалятся.

Маша не преминула пустить слезу от обиды.

— Забыл поблагодарить тебя за откровенность со следователем, — шепнул Алене Ганин. Причем в голосе его слышался большой процент язвительности.

— Не стоит, — кисло улыбнулась она, — я сказала Терещенко, что встретила тебя в коридоре «Сатирикона» еще до того, как мы нашли труп.

— Сейчас являются ко мне в гримерку всей шарашкой: следователь твой, начальник его усатый и еще трое с автоматами наперевес. «Гражданин Ганин?» — спрашивают, будто первый раз меня видят. Я им говорю: «Я». А они: «Не хотите ли сами предоставить то, что мы собираемся искать?»

— Ну? — выдохнула Алена, чувствуя сжигающий щеки стыд.

— А что я? — Илья развалился в кресле, закинув ноги на передний ряд, совсем как Журавлев, когда давал Алене свое последнее интервью. — Я им говорю: отдал бы вам, ребята, все свои сбережения героина и золотом партии бы поделился, а потом чистосердечно признался бы, куда Янтарную комнату полвека назад заныкал, да только не имею я ко всему этому никакого отношения.

— Ты говорил с ними, как профессиональный преступник! — усмехнулась она.

— А другого языка они ведь не понимают. В общем, разворотили мою гримерку, разобрали стол по дощечкам. «Ладно, — говорят, — пока ничего». И пошли к Машке. А следователь твой напоследок таким взглядом меня смерил, словно я ему, как минимум, миллион баксов должен. Вот и думаю теперь: может, действительно, когда занял у него, да забыл…

— А чего ты так распереживался-то? Не нашли же ничего.

— Вопрос не в том, нашли — не нашли. Вопрос в том, с каким видом искали. А они рылись в моей гримерке с такой суровостью на рожах, словно ожидали там найти улики всех не раскрытых за историю сыскного дела преступлений.

— Пойдем разберемся, — она решительно поднялась.

— Нет уж, — усмехнулся Ганин. — Хватит с меня. В конце концов, у меня репетиция, — он одарил ее лучами своих серых глаз. — И тебе, Аленка, не советую лезть в это дело. Они теперь там все озверелые.

* * *

Не вняв уговору Ганина, Алена все-таки решила поговорить с Вадимом. «Одно дело подозревать человека, другое — устраивать на него травлю. Да и какого черта!» Она подлетела к гримерке Маши Клязьминой, где, по ее мнению, должен был находиться сейчас Терещенко. «Можно представить, как разверещится Маша, когда увидит бардак, устроенный при обыске!» — злорадно подумала она.

У дверей гримерной толпилось довольно много народу. Она моментально выделила из толпы Вадима и Горыныча. Кроме них, с ноги на ногу переминались трое со скучающими лицами, правда, без автоматов, и двое весьма внушительного вида парней со стрижеными затылками. Наличие последних в группе хранителей порядка Алена не смогла объяснить. К сотрудникам милиции те явно не принадлежали, скорее наоборот. Впрочем, это она поняла из дальнейшего разговора.

— В общем, так, мужики, — сказал один со стриженым затылком. — Чисто по-человечески мы понимаем ваши трудности. Помочь нужно. Это без всякой дури. Мы ж не лохи, сечем кое-что. Нашего пришили — мы хотим знать, кто. И в этом поможем.

— Да не стоит, — попытался отказаться Терещенко.

— Не мути воду, — второй верзила положил руку ему на плечо. Это был жест Геракла, решившегося защитить лилипута. — Ваши трудности нам известны. Мы тут, конечно, не Шерлоки Холмсы, но кое-что в убийствах сечем, — другой рукой парень многозначительно потрогал карман пиджака. Сомневаться в последнем утверждении было бы просто нетактично. — Нашего шлепнули. Кто шлепнул, мы найдем. А остальное — не ваша забота.

— И на что это будет походить? — спросил его Горыныч. — Вы что, собираетесь в театре устроить вендетту?

— Ты, папаша, не свети! — не очень вежливо прервал его первый верзила. — Мы уже разрешение у этих… у спонсоров спросили, и те — дали добро. Администрация театра с ними полностью согласна. И потом тут с нами порядок такой установится, что не только убить кого, пикнуть не посмеют.

«Ладно, в другой раз», — спорить с Терещенко Алене как-то расхотелось. Она повернула и юркнула в костюмерную.

— Слышала новость?! — глаза тетки Таи светились праведным гневом. — Теперь следствие у нас будут вести бандиты.

— Да что они смогут? — с деланным безразличием Алена уселась в кресло.

— А вот увидишь. Возьмут, к примеру, Ганина, привяжут его, поставят горячий утюг на живот, так тут не только в убийстве, в чем угодно признаешься. А наша доблестная милиция будет ходить вокруг и уговаривать: братки, не нужно таких радикальных мер! Тьфу! — она плюхнулась в кресло. — Трусы наши мужики!

— Ты о Горыныче?

— Я о всех. Как можно допустить такое — бандиты в театре?!

— Не знаю… В конце концов, может, им действительно удастся что-нибудь выяснить. Ведь следствие зашло в тупик.

— Проще говоря, следствие из тупика и не выходило! — жестко подытожила тетка. — А эти двое со стрижеными бошками ничего не найдут, помяни мое слово. У них одна извилина, и та ниже спины — куда им!

— Ты слишком недоброжелательно относишься к отечественному криминалу, — улыбнулась Алена, хотя ей тоже не по нутру было участие верзил в расследовании. Но разве что-нибудь можно с этим поделать? Она решила, что лучше всего просто поменять тему разговора. — Сегодня главный опять не в настроении.

— А когда он был в настроении? — искренне удивилась родственница. — Лично я не припоминаю такого.

— Но сегодня для этого есть повод — кажется, из всех рабочих пришел только главный механик сцены. От осветителей осталась только треть, остальные уже с утра нетрезвы. А парень, который должен был нажимать под сценой какие-то кнопки, вроде бы заболел.