Два дня шли тяжелые бои. 3-й мехкорпус углубился на территорию противника на 15–20 километров, вытеснив немцев из сел Гороватка, Жерносеково, Мартыново.

Непрерывные бои, длившиеся уже полторы недели, измотали людей, корпус потерял значительную часть личного состава убитыми и ранеными, в строю осталось 52 танка. Дальше наступать было невозможно. Попытка продвинуться в сторону сел Емельяники, Кострища и Парфеново не дала никаких результатов. Противник, почувствовав ослабление натиска на свою оборону, подтянул резервы — 90-ю и 6-ю пехотные дивизии, перегруппировал разбитые части 110-й пехотной дивизии и дивизии «Великая Германия», начал переходить в частые контратаки, бросая в бой пехоту, танки и самолеты. Корпус вынужден был перейти к обороне, а с 6 на 7 декабря решением Военного совета 22-й армии выводился из боя. Катуков сдал свой участок фронта 155-й стрелковой дивизии.

Можно было считать, что первый этап наступательной операции на Калининском фронте закончился. Предстояло подвести итоги, разобраться, что в ней было положительного, поучительного, с точки зрения приобретения боевого опыта, а также отрицательного, чтобы извлечь уроки. За это время все было — и удачи, и потери. Только одних танков осталось на поле боя 136, из них 104 «тридцатьчетверки»[139].

Потеряли много и немцы. Они лишились значительной территории, у них был отбит 51 населенный пункт. Потери в живой силе и технике тоже составляли солидную цифру, 3-й мехкорпус уничтожил 13 400 солдат и офицеров, 78 танков, 30 самоходных орудий, 164 орудия разного калибра, 14 самолетов, 137 пулеметов, захвачено 11 самоходных орудий, 63 орудия разного калибра, 96 пулеметов, 55 автомашин и другое военное имущество[140].

Цифры о многом говорят, в первую очередь об определенных боевых успехах, но в ходе боев были и отрицательные моменты, которые сказывались на ходе всей наступательной операции. Когда возник вопрос о том, как отразить в докладе начальный этап ввода корпуса в прорыв, Катуков приказал Никитину писать все так, как было: части 238-й и 180-й стрелковых дивизий прорыва обороны противника не обеспечили. Своим обманом о взятии населенных пунктов Староселье и Дьяково дезориентировали командование армии и корпуса[141].

Катуков снова возвращается к мысли о том, что командование по-прежнему использует механизированные и танковые корпуса разрозненно — и по задачам, и по времени делает вывод: «С целью развития прорыва (в районе реки Лучеса. — В. П.) необходимо было за корпусом в затылок иметь такой же корпус или, по крайней мере, две механизированные и две танковые бригады, пустить их с выходом корпуса на рубеж Галичкино — Жерносеково — Богородицкое, когда противник был в тяжелом положении.

Необходимо иметь, кроме обеспечения флангов корпуса, еще 2–3 стрелковые дивизии с задачей расширить прорыв вправо и влево, не давая противнику закрыть горловину прорыва, в ее основании, закрепить успех корпуса»[142].

Свои практические выводы Катуков направил в штаб 22-й армии. Принял ли их к сведению командарм В. А. Юшкевич, говорить трудно, но начальник штаба М. А. Шалин разделял взгляды Катукова на проведение крупномасштабных операций, связанных с прорывом обороны противника и вводом крупных танковых и механизированных сил. Пройдет совсем немного времени, и будет сформирована 1-я танковая армия, которой будет командовать М. Е. Катуков. Не случайно он порекомендует на должность начальника штаба армии Михаила Алексеевича Шалина. До конца войны они будут работать душа в душу…

Прошедшие бои — день вчерашний, и надо готовиться к новым. Фронтовая обстановка свидетельствовала о том, что корпусу вряд ли придется долго отдыхать. Надо было восстанавливать боеспособность соединений и частей до того уровня, с каким они вступили в бой в ноябрьские дни 1942 года. И хотя бригады пополнялись техникой и личным составом медленно, все же была надежда, что к началу нового наступления они будут во всеоружии.

Отличившиеся в боях части и подразделения 8-го мехкорпуса — 49-я танковая, 1-я и 3-я мехбригады и 6-й армейский ремонтно-восстановительный батальон — были представлены командованием к званию гвардейских, а 1-я гвардейская танковая бригада — к ордену Ленина.

19 января 1943 года Катуков и Никитин направили реляцию командованию Калининского фронта, в которой писали: «В боях с немецко-фашистскими захватчиками 1-я гвардейская танковая бригада имеет ряд серьезных успехов. Бои под Орлом, Скирмановская операция, самоотверженная борьба на подступах к Москве, прорыв Ламского оборонительного рубежа, успешные боевые действия на Брянском фронте, прорыв обороны противника и наступательные операции западнее Оденина поставили бригаду в ряды лучших соединений Красной Армии»[143].

И для самого Катукова бои на Дону и на Калининском фронте не прошли даром. В его личном деле записано: «…приобрел опыт ведения оборонительных боев большими силами танков на широком участке фронта».

В те же январские дни 1943 года его снова вызвал Верховный Главнокомандующий.

У-2 держал курс на Москву. Под крылом самолета, летевшего на небольшой высоте, простирались леса, заснеженные поля и болота. Летчик то и дело оборачивался назад, посматривая на своего пассажира — генерала-танкиста, одетого довольно необычно — полушубок, валенки, ватные брюки, солдатская шапка-ушанка. На подходе к Торжку У-2 неожиданно атаковал немецкий истребитель. Летчик маневрировал, бросая свой маленький фанерный самолет из стороны в сторону, затем, снизившись, пошел на такой высоте, что, казалось, можно задеть верхушки деревьев. Полет на малой высоте, в складках местности, помог оторваться от преследователя. До Москвы пришлось совершить две посадки: в Торжке для осмотра самолета, в Калинине для дозаправки. В Тушине Катуков сел в поджидавшую его машину и отправился в Кремль.

Михаил Ефимович шел на прием в том же обмундировании, в котором вылетел из корпуса. Он не знал, зачем его вызывает Верховный. Причин могло быть две: взбучка за какую-нибудь оплошность, им не замеченную, либо новое назначение. Оказалось все же — назначение.

В кабинете Сталина находились командующий бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Федоренко и член Военного совета Н. М. Бирюков, командующий Северо-Западным фронтом С. К. Тимошенко и начальник штаба В. М. Злобин, а также начальник Главного политического управления Красной Армии А. С. Щербаков.

Эту встречу на высоком уровне Катуков описывает так: «Поздоровавшись, Верховный неожиданно спросил:

— Как, товарищ Катуков, справитесь, если мы вас поставим командовать танковой армией?