* * *

– Прошло семь лет.

Однажды, когда «Алексей Шефнер» прибыл в порт после очередного рейса до берегов Японии и обратно, на борт вбежала босоногая девочка в простом ситцевом платье. Сморщив облупленный на солнце носик, весело оглядела матросов:

– Ну, и кто же из вас будет Анатолий Яковлевич Блюхер? Телеграмма ему!

«Соня умирает. Срочно приезжай», – гласили прыгающие перед глазами строчки, криво наклеенные на стандартный телеграфный бланк. Что-то оборвалось и опустилось внутри – может быть, сама душа…

– Что с тобой? Эй, что-то случилось? Плохие новости, да? – Девочка в ситцевом платье сочувственно взяла его за рукав. Натан вздрогнул, так испугал его этот жест – ведь он был Сонин, всегда Сонин…

– Эй! Ты сядь, слышишь? Сядь вот на ящики, посиди. Ну, что вылупились? – крикнула она столпившимся вокруг Натана товарищам. – Дела другого нету? Идите, без вас разберемся!

…Он смог вылететь в Москву только на третьи сутки. Вылет все время задерживался из-за погодных условий. «Умирает, умирает… – стучало в висках. – Что же могло случиться? Умирает… Но ведь ей всего – она же младше меня на два года – ведь ей только двадцать шесть… Умирает… Почему умирает?!»

– Неправильное положение плода, разрыв мягких тканей и внутриутробная инфекция, – развела руками толстая докторша в том отделении, где умерла Соня. – Поверьте, мы сделали все, что могли, но мы не боги, начался сепсис… До последнего дня она была в сознании, и только все время просила, чтобы вы приехали. «Позовите Толю… Я должна сказать ему… Я хочу, чтобы он меня простил…» – только об этом, бедняжка, и говорила. Уже глаза ввалились, губы запеклись, а она все – «Толя, Толя…» Муж – это ваш отец? – рыдал, как ребенок, твердил ей, что дал телеграмму, что вы вот-вот должны приехать. Не дождалась…

– А ребенок? – спросил он хрипло.

– Ребенок? Это мальчик. Слабенький, недоношенный, всего кило шестьсот. Я даже не могу пообещать вам: без матери такие дети почти никогда не выживают.

– Он выживет.

– Я рада, что вы так смотрите на это, но к сожалению…

– Он будет жить, доктор!

* * *

– Через два месяца он забрал от них Борю. Да, сына Сони Натан назвал Борисом – может быть, в честь того человека, который познакомил их, Сониного брата: да ведь этот ребенок был тоже братом – его, Натана, братом… Ребенок был совсем маленький, просто крошка, он почти целиком помещался у Натана на ладони. Блюхер-старший не мог его видеть – он вообще никого не мог видеть, целыми днями рыдал, закрывшись у себя в комнате, Натан с трудом узнал его, когда увидел. Седой, старый, опустившийся старик…

– Вот, – закончила Майя Федоровна, – собственно говоря, это вся история. Добавлю только, что Натан принес брата в ту самую квартиру на Котельнической. А куда еще он мог его принести, ведь у Бореньки был отец, их общий отец, и захоти Натан забрать Сониного сына к себе – его ему просто не отдали бы. Натан принес брата домой на Котельническую, и они стали жить втроем, сначала втроем. А совсем скоро у Бореньки появилась мать – Натан женился…

– Как, как?

– Он женился на той самой босоногой девочке в ситцевом платье, которая доставила ему в порт телеграмму о Сониной болезни. Это была дочь тамошней почтальонши. Как-то зимой Натан ненадолго съездил во Владивосток, чтобы окончательно уладить там свои прежние дела, а вернулся с нею. Маша была хорошей женой и прекрасной матерью для Бореньки. Кстати говоря, они никогда не скрывали от мальчика, кем приходятся ему на самом деле…

– Маша очень подружилась с моей матерью, которая все эти годы продолжала служить домработницей у Блюхеров, – помолчав, продолжила рассказывать Строганова. – Вот почему я знаю эту историю во всех подробностях.

Актриса вздохнула и машинально поправила, пригладила меховую оторочку на своем балахоне. Помолчала.

– Когда родилась Шура, дочь Натана и Маши, мне было уже восемь лет. А Боре – пять. Я помню, какая это была счастливая семья, они всегда были все вместе, даже в несчастье – я говорю не о какой-то серьезной беде, которых бог миловал им избежать, но знаете, в семье разное случается… Вот например, когда Боря заболел свинкой (в те годы это была очень распространенная и очень заразная болезнь, как хорошо, что нынешние дети ее не знают!) и лежал в гостиной на диване, весь обложенный подушками, красный, с раздутым лицом, только щелки вместо глаз – от него не отходили ни на шаг. Именно в это время мы подружились, потому что я была единственным ребенком, которого допускали играть к Боре, – я к тому времени свинкой уже переболела… А когда он поправился, я продолжала оставаться товарищем его игр, никто и не подумал удалять меня от мальчика, и Маша, и Натан Яковлевич мне были рады… Вот такая это была семья, совсем не гордая. Мне и с Шурой разрешали возиться, а когда к Боре стали приходить товарищи – ой-ей, мы затевали такие кучи-малы! Весь дом вверх дном! И Натан Яковлевич, и его жена нередко принимали участие в наших играх – оба они были очень веселыми, легкими людьми…

– Но вы знаете, – тут она опять вздохнула, – над женщинами в семье Блюхеров, наверное, тяготело какое-то проклятие. Шурочке и пятнадцати не исполнилось, как погибла ее мама – Машу сбила на улице машина. Хорошо помню эти похороны, сколько горя, и Натан Яковлевич – какой белый-белый он стоял над ее гробом…

В гримерке повисла пауза.

Нарушила ее опять же Майя – наверное, ей показалось невежливым молчать, когда гости так явно ждут продолжения:

– Больше Натан Яковлевич не женился, и постоянной привязанности, другими словами – любовницы, насколько я знаю, у него тоже не было… Всерьез увлекся антиквариатом, стариной, стал одним из самых известных в Москве коллекционеров, позже, когда это стало возможно, открыл на Арбате свой салон. Брат Боря, которого Натан Яковлевич считал за сына, быстро отделился от него – вырос, женился, остепенился. Он, кстати сказать, был очень красивым молодым человеком – в молодости, не знаю, как сейчас… Давно его не видела, лет двадцать точно – как-то пути разошлись… Я тоже выросла, закончила школу и вот… подалась в актриски.

– А… Блюхер-старший? – спросила Ада. – Что было с ним?

– Он закончил свои дни в элитном, как сказали бы сейчас, доме для ветеранов партии. Это было его личное решение. Бывший госчиновник прожил там почти пятнадцать лет… Натан с женой и детьми навещали его время от времени, брали и меня с собой, но Яков Лукич никогда не был слишком рад нам – особенно, как мне казалось, он не мог видеть Борю, хотя он был так похож на Соню, а может быть, как раз именно поэтому. Мне кажется сейчас, что Натан уже не держал на отца зла. Он его давно простил…

– А Шура?

– Шурочка хотела было пойти по моим стопам, но как-то не получалось у нее – проваливала экзамены во все театральные вузы, не проходила даже первого тура… Плакала очень, расстраивалась… Я не зря сказала про рок или проклятие – ведь она, Шурочка, единственная из всех, очень-очень несчастна! Никак не могла выйти замуж, найти себе опору, ошибалась в мужчинах, попадала во всякие истории… И в конце концов тоже стала жить отдельно от отца, наверное, решила, что так быстрее найдет свою судьбу. Лет двадцать уже, как ищет, постарела… И ничего не выходит.