Нет, ничего этого благословенные поэты со времен царицы Тамары не делали и делать не собирались. Но раз у русских так принято…

Посему каждый день для Пушкина накрывался то обед, то ужин, то завтрак на траве десятками почитателей. Наконец, все они соединились, чтобы, арендовав живописный сельский виноградник на крутом берегу Куры, устроить нечто феерическое. В "европейско-азиатском вкусе" со свечами в листве, музыкой, баядерками, шампанским, бродячими поэтами, которые читали свои стихи на десятке местных диалектов. Между ними вклинивались чтецы из поклонников со стихами самого Пушкина.

Напившись и откинувшись на руки друзей, поэт восклицал: "Я никогда в жизни не был так счастлив, как в этот день".

ИНКОГНИТО Б БЕРЛИНЕ

Все ожидали, что после коронации из Польши государь вернется в Петербург. А его супруга переедет границу Пруссии, чтобы встретиться с родней. Так думали и европейские дворы.

Их неведение о планах императора было на руку. Ибо Николай I умел планы менять.

Международные обстоятельства между тем складывались самым неблагоприятным для России образом: она побеждала. А после разгрома Наполеона наступила эпоха, когда в борьбу за гегемонию на континенте уверенно вступила Англия. Значит, горе победи гелям. Если они, конечно, не в красных британских мундирах.

Даже в Петербурге общественное мнение открыто говорило об английских агентах. В отчете III отделения за 1828 г. сказано: "Австрия и Англия ведут здесь (в столице. — О. Е.) систематический шпионаж… их происки направлены не только на то, чтобы добывать нужные сведения о политических планах нашего кабинета, но и чтобы воздействовать на него путем ложных конфиденциальных сообщений… В обществе говорят, что… Англия тесно связана с Австрией общими интересами, а именно чтобы препятствовать росту России и ослаблять ее значение о Европе. Говорят, что, если бы русским удалось перейти Балканы и двинуться на Адрианополь, Австрия в согласии с Англией объявила бы России войну, постаралась бы поднять Персию и Швецию".

Все это были только разговоры. Но разговоры весьма определенные. Уже знакомый нам британский агент капитан Джеймс Александер описал случай, когда к нему на Невском подошла полька-модистка и показала парижскую газету. Там было написано, будто Англия посылает против России две эскадры. В Черное и в Балтийское моря. Бомбардировать Севастополь и Петербург. "Такую взбучку русские нескоро забудут", — заявила собеседница. Сколько бы Александер ни опровергал слух, модистка оставалась при своем мнении, повторяя: "Но ведь вы же назначены господином шпионом".

В Севастополе Александеру довелось общаться с командой британского фрегата "Блонд", в разгар военных действий совершившего учебное плавание из Константинополя через Черное море. Слухи, возникшие по поводу этого события, весьма красноречивы: утверждали, что "началась война с Англией и фрегат предшествует остальному флоту", "упрекали военные власти за то, что они позволили пройти английскому кораблю мимо батарей".

Александера арестовали, но за недостатком улик отпустили. Однако от истории с "Блондом" остался неприятный осадок. В Петербурге прекрасно поняли, на что намекают вчерашние союзники: английское судно может дойти от Босфора до Крыма за сутки с небольшим.

Положение было сложным. Воюя на поле боя с Турцией, Петербург сталкивался с солидарными дипломатическими усилиями Вены, Лондона, Парижа и даже Берлина.

"Всегда ревниво относившиеся к России европейские державы, — писал Бенкендорф, — со страхом взирали на разгоравшуюся против Турции войну, в которой они уже предвидели ее неизбежное поражение и усиление мощи нашей империи. В ревнивых глазах правительств наш молодой государь, увлеченный дорогами побед, нарушал всю систему европейского равновесия"

Петербургу уже показали, что, несмотря на все его желание не ввязываться в конфликт при неясных внутренних обстоятельствах, войну легко устроить руками "диких племен" на Востоке. Потом, давая субсидии Турции, затягивать сколь угодно долго. И наконец, закончить в удобный для не втянутых в противостояние сторон, предложив свою посредническую помощь. Иными словами, судьбой России владеет не она сама: для нее могут создать, продолжать и прекратить войну по желанию извне. При этом Петербург будут ругать и наказывать, как если бы он сам нарушил договоры, отказывался мириться и стремился уничтожить соседнюю страну.

"Император был спокоен и силен сознанием своей правоты и совершенно не желал упускать победу, — сообщал Бенкендорф. — Он отклонил добрые услуги иностранной дипломатии и приготовился ко второй кампании".

В этот момент возникла угроза повторного вступления в войну Персии. "Наш посланник… господин Грибоедов, человек умный, но, возможно, несколько неосторожный, настроил про-тив себя население Тегерана… которое только и ждало случая, чтобы восстать". Практически вся русская миссия оказалась вырезана. "Нанесенное оскорбление было слишком сильным и грозило новым разрывом отношений".

Россия должна была сделать все от нее зависящее, чтобы не допустить за спиной у Паскевича еще одного противника. Этим, а вовсе не враждебностью к автору "Горя от ума" объяснялись мягкая позиция на переговорах и тот факт, что Николай I принял извинения от персидской делегации, объявив дело "небывшим".

Кстати, Джеймс Александер общался и с членами персидской миссии, когда они проезжали через Москву. Под его пером разговоры выглядели вполне невинно. Персы превозносили англичан, которые, в отличие от Грибоедова, уважают их традиции. Твердили о досадной случайности при гибели русского посла. И жаловались на то, что им не дают в Первопрестольной спокойно пить мокко — все время куда-то ведут и что-то показывают. Но сам факт контакта британского агента с персами в столь опасный момент не мог не настораживать.

Александер тоже сетовал: в России-де трудно работать. "Русские — большие мастера всяческих уловок, а уж полицейский агент — настоящая лиса. Он способен принять любой облик, чтобы достичь своей цели: иногда это — крестьянин в лаптях… иногда — исправный солдат, иногда коробейник. Одним словом, русский полицейский, подобно Протею, может надеть любую личину". Неужели "господин шпион" полагал, что его оставят совсем без присмотра?

Тем временем дорога императора, а вместе с ним и Бенкендорфа лежала в Пруссию. Николай не хотел позволить своему тестю, королю Фридриху-Вильгельму III — Папа, — уклониться от встречи. Тот уже и ссылался на здоровье, и направлял вместо себя на границу Пруссии и Польши принцев — братьев императрицы. Мол, никак не могу приехать. Причиной таких странных экивоков было давление Австрии на соседа. Вена, "видя, что Молдавия и Валахия стали российскими провинциями, встревожилась и… вызывала недоверие к нам Берлинского кабинета".

Это "недоверие" предстояло побороть, уклониться от посреднических усилий Австрии или любого другого европейского двора. И навязать миссию миротворчества собственным родственникам.

В отчете III отделения сказано, что Австрия стремилась "получить главенство над славянскими провинциями в целях удаления от России ее естественных помощников". Петербургу не позволяли выйти из войны своими силами, стараясь истощить Россию затянувшимися боевыми действиями. Основой же мирного плана было сохранение Турции "достаточно сильной для того, чтобы она могла… во всякое время производить диверсии".