— Ева, значит, — тот самый высокий приблизился к столику, за которым уже расположились двое других. – Ев у нас тут ещё не было, — ладонь его с хлопком опустилась на её обтянутую джинсами задницу. – Хороша Ева…

Красная пелена заволокла разум, вилка, которую я было взял, со звоном полетела на пол. Гогот загремел в ушах, срывая с предохранителей всё, что ещё не было сорвано. Сам не помню, как я оказался на ногах.

— Я тебя как сардину в банку закатаю, если ещё раз к ней прикоснёшься! – схватив за ворот, пригвоздил к стене посмевшего тронуть моё. Красная пелена, его ладонь на её заднице, её смех, звучащий до этого…

— Полегче, мужик, — тип, которого я держал, ввязываться в мордобой не спешил, хотя клокотавшая во мне ярость требовала выхода. Осклабившись, он смерил меня взглядом. – Твоя, что ли?

Я знал, что у этих парней и особенно здесь, в Сером камне, всё до предельного просто – либо женщина твоя, либо нет. Если нет, отойди в сторону и не вмешивайся в то, что тебя не касается. Исключение – сёстры, племянницы и прочая родня. Загвоздка в том, что никакая мне Ева не родня.

По скулам моим заходили желваки. Спиной я ощущал её взгляд, её гнев. Остальные находящиеся в зале притихли в ожидании продолжения. Хоть какое-то развлечение в этой глухомани.

— Моя, — жёстко, глядя на него так, чтобы дошло – моё предупреждение не пустой звук. – Поэтому учти, если ты ещё раз даже подумаешь прикоснуться к ней, я тебя прикончу. Ты или кто-то из твоих дружков. Можешь так и передать это остальным.

Договорив, я с силой, впечатал его в стену и разжал пальцы.  Судя по тому, как рыбак сузил глаза, слова мои вызвали у него сомнения.

— А сама-то она что думает по этому поводу? – в уголке его рта появилась кривоватая усмешка.

— Она может думать всё, что угодно, — отрезал я, глядя на него и едва сдерживая желание стереть с его лица пренебрежительное выражение кулаком. — Дело тебе придётся иметь не с ней, а со мной.

Переведя взгляд, он мрачно хмыкнул. Я уловил поспешный звук шагов и, даже не видя, понял, кому они принадлежат. Вместе с этим звуком трактир как будто отмер, подошедший Давид сжал моё плечо. Губы его тоже были чуть заметно искривлены, в глазах читалась лёгкая насмешка.

— Спокойно, Руслан, — голос смешался со звоном колокольчика.

— Иди к чёрту, — сбросил его руку и быстро зашагал к двери вслед за выскочившей только что на улицу Евой.

Нагнал её и, схватив за руку, рывком развернул. Глаза её пылали яростью, губы были приоткрыты. Она отдёрнула руку. Отступила ровно настолько, чтобы близость её перестала затуманивать мой разум единственным желанием – сломить любое её сопротивление, увести в дом и закрыть там подальше от оценивающих взглядов местных. Закрыть её и, чёрт возьми, напомнить, чья она.

— Твоя?! –прошипела она гневно. Дующий с моря ветер подхватил запах ванили и бросил его мне в лицо. Желание заставить её заткнуться и, прижав к стене, как этой ночью, почувствовать, как она извивается, прикусить нежную кожу на шее, превратилось в нечто, избавиться от чего мне было уже не под силу. Порывистыми движениями Ева развязала бантик на боку, смяла передник и махнула рукой, в котором его держала.

— Твоя?! – повторила с ещё большей яростью. – Я понятия не имею, почему ты приехал сюда, но учти, Руслан, то, что мы оказались здесь в одно и то же время, не даёт тебе никакого права говорить кому-то, что я твоя.

Ведущая за собой на привязи козу женщина в длинной цветастой юбке остановилась, рассматривая нас, и только это сдержало меня. Если бы не она и её вяло плетущаяся скотина, я бы сгрёб Еву прямо тут, посреди дороги. Вздёрнутый подбородок, наполненные огнём вызова глаза….  Теперь страха в её взгляде не было – только этот самый вызов и янтарь ярости. В пальцах она так и комкала передник, и я отлично понимал – мне нужна только она. Поначалу мне казалось, что она – единственное, что способно вызвать во мне хоть какой-то интерес, выдернуть из эмоционального вакуума, где я пребывал, вернувшись с того света. Теперь же… Больше мне было не нужно, чтобы она заполняла чёрные дыры моей души, не нужно было искать нечто способное заставить меня чувствовать. Ревность, ярость, желание – с ней и так всё было на грани. Никакой фальши. Любовь. В этом тоже не было фальши. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что мою жизнь перевернёт женщина, я бы послал его куда подальше.  Теперь же отчётливо понимал – Ева не изменила мою жизнь. Она просто стала этой самой жизнью.

— Ты предназначена мне, Ева, — выговорил я жёстко.

От того, что она сняла кольцо, ничего не изменилось. Она стала моей в тот момент, когда я, держа её за подбородок в кабинете владельца питомника, смотрел ей в глаза. Хотя… она всегда была предназначена мне. Только мне. Предписание, выведенное незримыми буквами кем-то свыше ещё за долго до момента нашей встречи. За долго до того, как она появилась на свет. Моя малышка Маугли, моя невинная добыча, мой Зверёныш. Моя любовь…

— Я была предназначена тебе, — она пыталась говорить спокойно, но в голосе мелькнули сиплые, выдающие надлом нотки. – Хотела остаться твоей. Навсегда. Но ты… — попятилась, когда я сделал шаг к ней.  – Ты сам этого не захотел. Ты предал всех, кто тебя любил.

Несколько секунд я смотрел прямо ей в глаза, а потом повторил ещё жёстче:

— Ты предназначена мне. Только мне, девочка, и никому больше.

— Пошёл ты к дьяволу, Рус! – она ещё сильнее сжала в пальцах ткань. Гнев отражался не только в её глазах – в каждом вдохе и выдохе. С последним словом она направилась обратно к трактиру. Взялась за чугун перил и буквально взлетела вверх по ступенькам.

Я смотрел ей вслед, сам не зная, чего хочу больше – как когда-то советовал мне Алекс, хорошенько её выпороть или почувствовать вкус губ, её кожу под ладонями, снова наполнить лёгкие её запахом. Стоял и смотрел на закрытую дверь, чувствуя, как пульсирует в башке, как колючая ревность вспарывает вены.

— Вот же стерва, — процедил, когда одновременно с тем, как в трактир зашёл ещё один рыбак, услышал отзвук её голоса. Сплюнул себе под ноги и, развернувшись, наткнулся на взгляд бабы с козой.

— Что, дел своих мало? – осведомился холодно, прекрасно понимая, что её тут задержало.

— Иди животину подои.

Баба поджала тонкие губы, дёрнула принявшуюся было щипать траву козу.

— Как подоишь, — я уже почти прошёл мимо, но задержался. Возвращаться в трактир не было никакого желания, — принеси молоко в крайний дом, — достал из кармана несколько мелких купюр и сунул ей. – Молока и домашнего хлеба.

— Твоя-то девица тебя что, не кормит? – подала наконец она голос.

— Молока и хлеба, — отрезал я, и, больше не останавливаясь, свернул с главной улицы на дорогу, ведущую в самый удалённый конец посёлка.

Ева

— Глотни холодненького, — когда я, убрав с освободившегося столика грязную посуду, вошла в кухню, подал мне Давид запотевший стакан. Взяв его, я принюхалась и сделала маленький глоток. – Присядь, — выдвинул ближайший стул и развернул ко мне.