– Что с ним?

– Сказали, дважды его ранили, ваше благородие. Видно, много крови потерял, вон как с лица спал.

– Несите быстрее! Грузите на машину и в госпиталь! – скомандовал я солдатам, несшим носилки.

Вслед за Пашутиным вынесли еще четверо носилок с ранеными солдатами. Пропустив их, я быстрыми шагами направился в глубь дворца. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, у меня на душе лежал камень.

«Плохо работаю. Отвратительно. Обещание Романову, что все будет хорошо, дал, а оно вон как сложилось».

Несмотря на уверения солдат, что все хорошо, меня словно в спину подталкивало желание самому, лично, убедиться, что с императором и его семьей ничего не произошло, поэтому я почти бежал по анфиладе комнат дворца, мимо трупов, следов от пуль на стенах и взломанных дверей. Остановился только возле караула, выставленного поручиком Татищевым.

– Где государь?! – резко спросил я солдат.

– Не можем знать, ваше благородие. Только баяли, что он жив.

Я быстро зашагал дальше, в глубь дворца, пока не наткнулся на двух офицеров из группы Пашутина, которым посчастливилось остаться в живых. Взгляд у обоих тяжелый, злой, еще не остывший после смертельной схватки.

– Что здесь произошло, господа? – с этим вопросом обратился я к ним.

Как оказалось, все началось с предательства среди гвардейцев, стоявших на охране дворца. Руку на государя они не осмелились поднять, зато дали себя разоружить и связать. Именно благодаря этому мятежники сумели беспрепятственно проникнуть во дворец, но кто-то из верных императору людей чуть ли не в последнюю минуту поднял тревогу. Попытки связаться по телефону с полицией и жандармерией оказались безуспешны, и тогда казаки императорского конвоя вместе с оставшимися верными государю гвардейцами начали отстреливаться. Сколько минут они смогли бы продержаться, трудно сказать, если бы не офицеры – телохранители отряда Пашутина с ним во главе. Все решили два легких пулемета, которые каким-то образом Пашутин сумел протащить во дворец. Забаррикадировавшись, они сумели дать достойный отпор мятежникам. К тому же бросившиеся в атаку матросы, потеряв два десятка человек, сразу потеряли напор и рассеялись по дворцу, только офицерский отряд продолжал атаковать, не считаясь с потерями.

После этого короткого, нервного и злого разговора я почти понял, что произошло, а из этого несложно было сделать вывод: заговор возглавил какой-то очень влиятельный и близкий к императору человек, сумевший каким-то образом воздействовать на дворцовую охрану и обеспечить полную изоляцию семейству Романовых на целых два часа от внешнего мира.

«Это первое. Второе. Офицерский отряд, члены которого готовы умереть, но захватить или убить Романова и его семью. Военный переворот. И третье. Как такой хорошо организованный мятеж не смог распознать Мартынов? Неужели и он?»

Мне не удалось сразу увидеться с императором, так как его семьей прямо сейчас занимались лейб-медики. Когда он вышел, то сразу стало ясно, что обычно сдержанный и в какой-то мере флегматичный государь сейчас с трудом сдерживал себя. На вопрос о самочувствии императрицы и детей он сначала кинул на меня гневный взгляд, но при этом ровным голосом ответил, что им уже лучше, потом попросил меня предельно лаконично рассказать все, что уже известно о мятеже. После моего короткого доклада, не задавая вопросов, отпустил меня, чтобы как можно быстрее вернуться к семье.

Вышел я от него с ощущением закипающей ярости в душе, и этому чувству было достаточно причин. Несмотря на обещание, данное государю, охранять и беречь его и семью, я опять чуть не подвел. Моего единственного друга Михаила Пашутина тяжело ранили, но главным стало осознание того, что дело, которому было посвящено столько времени и которое сейчас шло к логическому завершению, чуть не было погублено кучкой зарвавшихся фанатиков.

«Урою гадов! Пощады не ждите!» – с этой мыслью я вышел из дворца. Огляделся. Прямо перед лестницей, ведущей во дворец, стоял усиленный караул, с пулеметом, чуть дальше несколько солдат грузили трупы на автомобиль. Посмотрел в сторону ворот – их охраняли не менее взвода солдат, во главе с офицером.

«Вроде порядок». Только я успел так подумать, как увидел идущего ко мне подполковника Махрицкого. Лицо у него было злое и расстроенное.

– Сергей Александрович, как такое могло произойти?! Ведь это же уму непостижимо! На государя и его семью…

– Разберемся и покараем!

– Дай бог! Со мной прибыли две роты. Наружные посты я расставил, вот только что с внутренней охраной дворца делать?!

– Взять под стражу! Гвардейцев в первую очередь! Также слуг, горничных, истопников! Всех! На внутренние посты своих выставьте, но только самых проверенных и опытных солдат. Никого не впускать, никого не выпускать до особого распоряжения, господин подполковник!

– Будет исполнено! Я выставил пулеметные заслоны перед дворцом и послал патрули по внешней стороне ограды. На всякий случай!

– Хорошо! Что еще?

– Что с пленными делать? Среди них есть немало раненых.

– Пленными я буду сам заниматься. Да вот что еще. Трупы надо убрать из дворца.

– Уже отдал приказ.

– Ладно, командуйте дальше, Дмитрий Иванович, а я пойду. Где пленные?

Подполковник обернулся к стоящему неподалеку десятку солдат под командованием унтер-офицера.

– Савкин! Ко мне! – когда унтер-офицер подбежал к нам, сказал ему: – Поступаешь со своими солдатами в распоряжение Сергея Александровича. А пока сопроводи его к пленным.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

За неимением другого места пленных мятежников согнали в парке, в одну кучу. Еще подходя к ним, прикинул на глаз количество: «Пятьдесят человек. Не менее».

Вокруг них стояло два десятка солдат, направив на них стволы с насаженными на них штыками. Лица охранников решительные, злые и хмурые. Я не сомневался – отдай приказ, солдаты начнут стрелять, не задумываясь, ведь перед ними сейчас были не люди, а тати, смевшие покуситься на жизнь помазанника Божьего.

Мятежники стояли, сбитые в кучу, и только некоторые из них, раненые, сидели, несмотря на холод. Подойдя к ним, обвел взглядом. Усмехнулся про себя – у многих лица разбиты в кровь. «Без сомнения, солдаты расстарались».

Мысленно рассортировал мятежников. Пять морских офицеров. Они стояли отдельной группой и все, как один, были ранены. Два мичмана, два лейтенанта и капитан-лейтенант. Они старались держаться гордо и независимо, но страх внутри себя так и не смогли вытравить. Еще час тому назад, готовые отдать жизнь за отчизну, они чувствовали себя героями, а сейчас, когда мятеж провалился, стали понимать, кто они есть на самом деле. Преступники, которых обвинят в государственной измене и казнят. Не будет торжеств в их честь, ликующих толп, восхищенных взглядов девушек… Ничего не будет. Только смерть. Это все прекрасно читалось в помертвевших взглядах молодых мичманов, но даже они оживились вместе с остальными, когда к ним подошел неизвестный тип, вместо какого-нибудь жандармского офицера с расстрельной командой за плечами. Эти люди, опустошенные морально и физически, сейчас обратили на меня взгляды с тревогой и надеждой. Кто такой? Не жандарм, уже хорошо. Может, он что-то прояснит в их судьбе?