Проверка значимости – это научный инструмент, и, подобно любому другому инструменту, он имеет определенный уровень точности. Если вы сделаете такую проверку более точной (например, увеличив размер изучаемой совокупности), это позволит вам зафиксировать еще более слабое воздействие. В этом не только сила данного метода, но и его опасность. По правде говоря, нулевая гипотеза (если воспринимать ее буквально) почти всегда бывает ложной. Когда вы вводите сильный лекарственный препарат в кровь пациента, трудно поверить, что такое вмешательство оказывает в точности нулевое воздействие на вероятность того, что у этого пациента возникнет рак пищевода, или тромбоз, или неприятный запах изо рта. Каждая часть тела взаимодействует со всеми остальными частями в рамках сложного цикла обратной связи, которая сводится к воздействию и контролю. Все, что вы делаете, либо способствует развитию злокачественной опухоли, либо предотвращает его. Теоретически, если провести эффективное исследование, можно определить влияние каждого фактора. Однако это влияние в большинстве случаев настолько крохотное, что его можно смело исключить из рассмотрения. Тот факт, что мы можем зафиксировать влияние различных факторов, не означает, что все они имеют значение.

Если можно было бы вернуться во времена формирования статистической терминологии и объявить результат, прошедший проверку Фишера с p-значением меньше 0,05, «статистически заметным» или «статистически определимым», вместо того чтобы называть его «статистически значимым»! Эти термины были бы более близкими к сути данного метода, который просто говорит нам о существовании воздействия, но не позволяет определить размер или важность этого воздействия. Но уже слишком поздно. И мы имеем то, что имеем[112].

Мы знаем Берреса Фредерика Скиннера как психолога, причем во многих отношениях именно современного психолога – человека, победившего в противостоянии с последователями Фрейда и обеспечившего дальнейшее развитие альтернативной области психологии (бихевиоризм), которая анализирует лишь то, что можно увидеть и измерить, и не требует никаких гипотез в отношении подсознательной или, если уж на то пошло, осознанной мотивации. Скиннер считал, что теория разума – это и есть теория поведения, а значит, самые интересные, с точки зрения психологов, проекты не имеют никакого отношения к мыслям и чувствам, а скорее, связаны с воздействием на поведение посредством подкрепления.

Менее известна история о Скиннере как о несостоявшемся писателе{94}. Скиннер изучал английский язык в колледже Гамильтона и проводил много времени, общаясь с Перси Сондерсом, преподавателем химии и эстетом, дом которого был своего рода литературным салоном. Скиннер увлекался поэзией Эзры Паунда, слушал музыку Шуберта и писал для выходившего в колледже литературного журнала стихи, пронизанные юношеской пылкостью: «Посреди ночи он останавливается, затаив дыхание, и тихо шепчет своей земной спутнице: “Любовь изматывает меня!”»{95} Ни о какой психологии и речи не было. Закончив колледж, он становится завсегдатаем писательского клуба «Буханка хлеба», где написал «одноактную пьесу о знахаре, который менял личности людей с помощью эндокринных желез»{96}. Роберт Фрост согласился прочитать несколько рассказов Скиннера, после чего написал весьма благосклонное письмо с похвалой его творчеству и дал следующий совет: «Все, что делает писателя писателем, – это способность убедительно и откровенно писать, исходя из необъяснимого и почти непреодолимого личного предубеждения. …Я считаю, что такое предубеждение есть у каждого человека и требуется какое-то время, чтобы почувствовать желание говорить и писать, исходя из него. Однако многие заканчивают тем, с чего начинали, изображая предубеждения других людей»{97}.

Получив такую поддержку, летом 1926 года Скиннер, решительно настроившись стать писателем, переехал в Скрантон, в дом своих родителей. Но оказалось, не так просто найти свое личное предубеждение, а отыскав его, еще сложнее изложить в литературной форме. Проведенное в Скрантоне время было потрачено зря; Скиннеру удалось написать пару рассказов и сонет о профсоюзном лидере Джоне Митчелле, но в основном он занимался тем, что строил модели кораблей и ловил далекие сигналы из Питтсбурга и Нью-Йорка по радио, которое в ту пору было еще новой игрушкой, позволявшей убивать время.

«Нарастало раздражение по поводу всего, что связано с литературой, – писал впоследствии Скиннер об этом периоде. – Я потерпел неудачу в качестве писателя, поскольку мне нечего было сказать важного, но я не мог принять такое объяснение. Наверное, во всем виновата литература»{98}. А далее еще более резкая формулировка: «Литература должна быть уничтожена»{99}.

Скиннер был постоянным читателем литературного журнала The Dial, на страницах которого познакомился с философскими сочинениями Бертрана Рассела, а через Рассела узнал о великом Джоне Уотсоне, который первым предложил бихевиористскую точку зрения, ставшую впоследствии почти синонимичной имени Скиннера. Уотсон считал, что ученые занимаются только наблюдением за результатами экспериментов, а для гипотез по поводу сознания и души в их деятельности места нет. Хорошо известно его изречение, суть которого сводится к отрицанию существования души: «Никто никогда не прикасался к душе и не видел ее в пробирке»{100}. По всей вероятности, бескомпромиссные умозаключения Уотсона настолько заинтриговали Скиннера, что он поступил в Гарвардский университет, где начал изучать психологию, готовясь исключить расплывчатое, неуправляемое «я» из научного исследования поведения.