Когда «Красный лев» закрылся, мы все отправились в замковый лабиринт. Кто-то перелез через ворота, и, без конца натыкаясь друг на друга и хихикая, мы нашли дорогу в самый центр, где пили крепкий сидр и передавали по кругу косяк. Помню, как я смотрела на звезды, растворяясь в их бесконечной глубине, а земля ласково кренилась и покачивалась подо мной, словно палуба огромного корабля. Кто-то играл на гитаре. На мне были розовые атласные туфли на шпильках, которые я выбросила в высокую траву и не стала подбирать. Я казалась себе властелином вселенной.

Прошло около получаса, прежде чем я поняла, что остальные девушки ушли.

Еще через какое-то время, когда звезды давно скрылись за ночными облаками, сестра нашла меня в центре лабиринта. Как я уже говорила, она довольно умна. По крайней мере, умнее меня.

Она единственная, кого я знаю, кто может найти выход из лабиринта.

— Вы будете смеяться. Я записалась в библиотеку.

Уилл глазами изучал свою коллекцию компакт-дисков. Он развернулся в кресле и подождал, пока я поставлю напиток в держатель.

— Неужели? И что же вы читаете?

— Да ничего особенного. Вам не понравится. Обычные истории о любви. Но мне нравится.

— На днях вы читали мою Фланнери ОʼКоннор.[48]— Он отпил из стакана. — Когда я болел.

— Рассказы? Поверить не могу, что вы заметили.

— А что мне оставалось? Вы бросили раскрытую книгу. И я не мог ее подобрать.

— А!

— Так что не надо читать всякий мусор. Возьмите рассказы ОʼКоннор домой. Прочтите лучше их.

Я собиралась отказаться, но сообразила, что для этого нет причин.

— Хорошо. Я верну, как только дочитаю.

— Вы не могли бы включить мне музыку, Кларк?

— Какую?

Уилл назвал диск и кивком указал его примерное местоположение. Я полистала и нашла нужный.

— Один мой друг — первая скрипка в симфоническом оркестре. Он позвонил и сказал, что играет неподалеку на следующей неделе. Это произведение. Вы его знаете?

— Я ничего не знаю о классической музыке. В смысле, иногда папа случайно включает радио с классической музыкой, но…

— Вы ни разу не были на концерте?

— Нет. — (Его изумление казалось искренним.) — Ну, я ходила на «Уэстлайф».[49]Но не уверена, что это считается. Сестра предложила. Да, и я собиралась сходить на Робби Уильямса в свой двадцать второй день рождения, но чем-то отравилась.

Уилл посмотрел на меня так, как будто я несколько лет провела взаперти в подвале. Он часто так смотрел.

— Вы обязаны пойти. Он предложил мне билеты. Это будет чудесно. Возьмите с собой мать.

— Не выйдет, — засмеялась я и покачала головой. — Моя мать никуда не ходит. К тому же это не в моем вкусе.

— Как не были в вашем вкусе фильмы с субтитрами.

— Я вам не проект, Уилл, — нахмурилась я. — Это не «Моя прекрасная леди».

— «Пигмалион».

— Что?

— Пьеса, о которой вы говорите. Она называется «Пигмалион». «Моя прекрасная леди» — всего лишь ее незаконнорожденный отпрыск.

Я сердито посмотрела на него. Не помогло. Я поставила компакт-диск. Когда я обернулась, Уилл продолжал качать головой.

— Вы ужаснейший сноб, Кларк.

— Что? Я?

— Вы лишаете себя всевозможных впечатлений, потому что говорите себе, будто что-то «не для вас».

— Но это и правда не для меня.

— Откуда вы знаете? Вы ничего не делали, нигде не были. Откуда вам иметь хоть малейшее представление, что для вас, а что нет?

Откуда такому человеку, как он, иметь хоть малейшее представление, что творится у меня в голове? Я почти разозлилась на него за то, что он нарочно ничего не понимает.

— Ну же. Посмотрите на вещи шире.

— Нет.

— Почему?

— Потому что мне будет не по себе. Мне кажется… кажется, они всё поймут.

— Кто? Что поймет?

— Все поймут, что я белая ворона.

— А как, по-вашему, чувствую себя я? — (Мы посмотрели друг на друга.) — Кларк, где бы я теперь ни появился, люди смотрят на меня как на белую ворону.

Мы сидели молча, когда заиграла музыка. Отец Уилла беседовал по телефону у себя в коридоре, и откуда-то издалека во флигель доносился приглушенный смех. «Вход для инвалидов там», — сообщила женщина на ипподроме. Как будто Уилл принадлежал к другому биологическому виду.

Я взглянула на обложку диска:

— Я пойду, если вы пойдете со мной.

— Но одна вы не пойдете.

— Ни за что.

Мы еще немного посидели, пока Уилл переваривал мои слова.

— Господи, вы настоящая заноза в заднице.

— О чем вы не устаете повторять.

На этот раз я ничего не планировала. И ничего не ожидала. Я только тихо надеялась, что после фиаско на скачках Уилл еще в состоянии покинуть флигель. Его друг-скрипач прислал обещанные бесплатные билеты вместе с информационной брошюрой. До зала было сорок минут езды. Я сделала домашнюю работу: выяснила местоположение парковки для инвалидов, заранее позвонила в зал, чтобы прикинуть, как доставить кресло Уилла на место. Нас предложили посадить впереди, меня рядом с Уиллом, на складном стуле.

— Это самое лучшее место, — жизнерадостно сообщила кассирша. — Воздействие оркестра намного сильнее, когда сидишь рядом с ним, прямо в яме. Мне самой часто хочется там посидеть.

Она даже спросила, не прислать ли на парковку встречающего, чтобы проводить нас к нашим местам. Я побоялась, что Уилла смутит избыточное внимание, и вежливо отказалась.

Не знаю, кто больше нервничал по мере приближения вечера — Уилл или я. Я тяжело переживала неудачу нашей последней вылазки, и миссис Трейнор подлила масла в огонь, десяток раз заявившись во флигель, чтобы уточнить, где и когда пройдет концерт и что именно мы будем делать.

Вечерний ритуал Уилла требует времени, сказала она. Кто-то обязательно должен быть рядом, чтобы помочь. У Натана другие планы. Мистер Трейнор, очевидно, намерен провести вечер вне дома.

— Ритуал занимает минимум полтора часа, — сообщила она.

— И невыразимо нуден, — добавил Уилл.

Я поняла, что он ищет предлог никуда не идти.

— Я все сделаю, — выпалила я, прежде чем сообразила, на что соглашаюсь. — Если Уилл расскажет, что делать. Мне несложно остаться и помочь.