Лабуд спустился с крыльца. Шеренги сломались, и бойцы окружили своего командира.

— Мне требуются пять человек, — обратился он к ним. — Всей роте там нечего делать.

— Товарищ командир, послушай, что я скажу! — крикнул боец Синиша Маркович, пробираясь поближе к Лабуду. — Я родился и вырос на Лапаревской горе и знаю те места как свои пять пальцев. Грех тебе не взять меня. К тому же я сапер. И опыт у меня в таких делах есть. Помнишь, как я заминировал туннель в Рале? Никто не мог к нему подобраться, а я смог.

Лабуд посмотрел на Марковича и задумался на мгновение. Перед ним стоял совсем молоденький паренек, лет семнадцати, не больше, среднего роста, худощавый и светловолосый. Он действительно уже несколько раз участвовал в диверсиях на железной дороге, взрывая составы и мосты. Лабуд не сомневался, что на него можно положиться, и он согласно кивнул.

— Верю, что ты хочешь пойти на задание, — сказал он юноше. — Но хватит ли у тебя сил умереть без звука, если потребуется?

— Подумаешь! Я все могу. Если надо будет умереть, значит, умру, о чем там говорить!

Лабуд улыбнулся. С Марковичем вопрос был решен, тем более что без сапера в этой операции нечего делать. Но с подбором остальных было труднее. Одним Лабуд отказывал сразу, другим обещал, что подумает и ответит позднее.

— Не обижайтесь, товарищи, всех желающих все равно взять не смогу. Вот если первая группа не выполнит задания, тогда сформируем вторую. Кроме того, — шутил Лабуд, — война еще не кончилась, и каждому представится случай отличиться. А жизнь, между прочим, надо беречь. После войны тоже немало дел будет.

— Сколько война продлится, мне не известно, но я знаю, что ты обязан взять меня в свою группу! — крикнула из толпы бойцов Гордана Нешкович.

Партизаны относились к девушке с подчеркнутой уважительностью, и поэтому они расступились перед ней и пропустили к командиру.

— Конечно, санитарку обязательно надо взять, — раздался чей-то голос. — В такой операции всякое может случиться.

Милан был озадачен и смущен. Возможно, впервые он не знал, что ей ответить. Он всегда стремился к тому, чтобы Гордана была в поле его зрения и он мог помочь ей в трудную минуту. Но сейчас он считал, что ей лучше бы остаться в роте.

— Когда ты кликнул добровольцев, я шагнула первая. Ты же сам видел.

— Понимаешь, Гордана, здесь ты больше нужна, — избегая ее взгляда, ответил Лабуд.

— Я одинаково нужна и здесь и там! — Ее глаза блестели, а голос был твердым.

Гордана сделала еще шаг и подошла к Лабуду вплотную. Он ощущал ее взволнованное дыхание на своем лице.

Лабуду вдруг вспомнился тот памятный вечер, когда они притаились в лесу и ждали глубокой ночи, чтобы перейти железную дорогу. Гордана сидела около него, прислонившись головой к его плечу. Их губы непроизвольно сблизились, и они поцеловались. Этот первый поцелуй был плодом большой любви, которая уже захватила их обоих. Лабуд сознавал, сколько беспокойства приносит с собой любовь, но сопротивляться ей у него больше не было сил. Когда его спрашивали: «Разве сейчас время для любви?» — он со смехом отвечал: «Для любви всегда есть время».

— Иди собирайся, — решительно сказал он, обращаясь к Гордане.

Бойцы одобрительно зашумели, соглашаясь с решением командира. Но сам Лабуд через минуту уже жалел о содеянном, о том, что, удовлетворив просьбу Горданы, он подвергает ее жизнь огромной опасности. Насколько Лабуд не жалел себя, настолько бережно он относился к своим подчиненным. Особенно в предстоящей операции, которая была им задумана и успех которой в решающей степени зависел от него самого. Если люди погибнут, а задание не будет выполнено, его не спасет от осуждения товарищей даже собственная смерть. Он знал, куда и зачем он поведет людей, знал, что́ их там ожидает. Назад пути не было. Оставался только один путь — вперед.

О плане операции, кроме комиссара и еще нескольких людей, никто не знал. Потом все, конечно, о нем узнают, но пока было лучше держать все в тайне.

Лабуд направился в штаб отряда, чтобы узнать пароль для получения динамита и мин. Задумавшись, он не заметил, что его догоняет Лолич.

— Однако, Лабуд, ты держишь свое слово, — услышал он сердитый голос Лолича. — Значит, не хочешь брать меня в свою группу, не доверяешь?

— Дело не в том, что я тебе не доверяю, а в том, что ты сам фактически отказался, когда мы с тобой об этом говорили.

— Но я мог передумать.

— Возможно. Но где гарантия, что ты снова не передумаешь, когда обстановка потребует пожертвовать собственной жизнью? — ответил ему Лабуд. Их глаза встретились, и Лабуд понял, что он был несправедлив и незаслуженно обидел Лолича. — Извини, я погорячился, — сказал Лабуд. — Не можем же мы все пойти на это задание. Ты останешься за командира роты до моего возвращения. А сейчас мне надо спешить. Нам понадобится немецкая и, на всякий случай, полицейская форма. Поэтому возвращайся в роту и приготовь нам все это. Кроме того, направь несколько человек в обоз, пусть приведут нам лошадей. Сразу после обеда мы отправимся.

День, с утра солнечный и ясный, к обеду стал хмуриться. Солнце скрылось за громадными облаками, которые вырастали словно из земли. Переодетая в немецкую форму и вооруженная самым лучшим оружием, какое удалось найти, группа Лабуда после обеда покинула расположение роты. Настроение у всех было приподнятое. Они двинулись проселочной дорогой, обходя деревни, чтобы не наткнуться на четников. Лабуд шел впереди и выполнял роль разведчика. Ехали без остановок. Тишина, стоявшая вокруг, не внушала Лабуду доверия. Озадачило его и напутствие комиссара, который на прощание сказал: «Милан, будь осторожен. Мины и динамит привезут немцы. Смотри не наделай глупостей».

К вечеру группа вышла к дому лесника в Дучинском Гае. Дом был полуразрушен и разграблен. Вместо окон и дверей зияли черные дыры, крыша была разобрана. Лабуд приказал коней укрыть в лесу в стороне от дороги, а бойцам расположиться в засаде за холмиком недалеко от дома.

Примерно через час, когда уже стемнело, на дороге послышался шум автомобильного мотора. Партизаны насторожились, готовые к любой неожиданности. Автомобиль медленно приближался, с трудом пробираясь по грязной дороге. Вот он остановился и трижды мигнул фарами. Лабуд вышел из-за укрытия и ответил тремя вспышками карманного фонарика. После этого от автомобиля отделилась женская фигура и направилась в сторону партизан. Когда она подошла на расстояние нескольких шагов, Лабуд направил ей в лицо свет своего фонарика и остолбенел: перед ним стояла его родная сестра, одетая в пальто