Кэти посмотрела в сторону дома:

– Все родители знают, что дети чем-то увлекаются. Они просто отводят взгляд, надеясь, что это не слишком опасно.

– Почему они могут примириться с подобным поведением, но не одобрили бы сексуальную активность?

– Потому что это грех. Эти спевки – ну, какая-то попытка стать англичанами. Наши люди считают, что, если дать детям шанс раз-другой попробовать, они все равно откажутся от мирских соблазнов и возьмут на себя ответственность быть «простыми».

– И большинство подростков именно такие?

– Да.

– Почему?

– Все их друзья «простые». И родственники. Если они не пойдут в церковь, то будут отличаться от других. К тому же, если они хотят вступить в брак, им надо быть крещеными.

– А ты? Ты хочешь выйти замуж?

– Кто же не хочет? – откликнулась Кэти.

Куп улыбнулся.

– Ну, например, Элли, – пошутил он вполголоса, но так, чтобы я услышала.

Его слова ввергли меня в задумчивость, и я чуть не пропустила его следующий вопрос.

– Ты когда-нибудь целовалась с парнем, Кэти?

– Да, – вновь покраснев, сказала она. – С Сэмюэлом. А до него с Джоном Бейлером.

– Сэмюэл – твой бойфренд?

Был, подумала я.

– Нет!

Куп помедлил:

– Он целует тебя куда-нибудь, помимо губ?

– В шею, – пробормотала Кэти. – В лоб.

– А в грудь, Кэти? В живот?

Она медленно высунула из-под юбки босые ступни и опустила их в бегущий ручей.

– Сэмюэл не стал бы этого делать.

– Ты позволяла кому-то еще целовать или трогать себя? – мягко продолжал Куп; она не ответила, и он заговорил еще более ласково: – Хочешь когда-нибудь иметь детей, Кэти?

Девушка подняла лицо, и солнце осветило ей щеки и глаза.

– О да, – прошептала она. – Больше всего на свете.

Когда Кэти отошла от нас достаточно далеко, я набросилась на Купа с вопросом:

– Что ты об этом думаешь?

Он лег на травянистый берег:

– Что я больше не в Канзасе. Чтобы оценить ее перспективы на будущее, мне надо пройти интенсивный курс амишской жизни.

– Когда найдешь университет с вечерними занятиями, запишешь меня? – Я вздохнула. – Она сказала, что хочет детей.

– Этого хотят большинство женщин, совершивших неонатицид. Только не в тот момент. – Куп помедлил. – Во всяком случае, возможно, для нее этот ребенок никогда не существовал.

– Значит, ты думаешь, она не лжет. Думаешь, она действительно мысленно блокировала факт рождения ребенка?

Куп с минуту молчал:

– Хотел бы я знать наверняка. Похоже, общественность считает, что психиатры лучше среднего американца понимают, лжет ли человек. Но знаешь что, Эл? Это миф. Право, слишком рано выносить суждение. Если она лжет, то делает это бесподобно, но я не могу представить, что это часть ее воспитания.

– Так ты сделал какие-то выводы?

Он пожал плечами:

– Полагаю, сейчас можно с уверенностью сказать, что она не психопатка.

– Несмотря на привидения?

– Существует большая разница между игрой воображения и психопатическим расстройством. Если бы ее сестра при своем появлении подговаривала ее убить ребенка или сообщала, что под силосной башней живет дьявол, это была бы другая история.

– Меня не волнует, если она сейчас не психопатка. Что с ней было, когда она родила ребенка?

Куп зажал пальцами переносицу:

– Понятно, что она блокирует беременность и приведший к ней акт, но я мог бы и не говорить тебе об этом.

– А что насчет изнасилования? – спросила Элли.

– Это тоже сложный вопрос. Она очень сдержанно говорит о сексе, поэтому трудно понять, объясняется это ее религиозным воспитанием или самим фактом изнасилования. Даже секс по согласию с кем-то не из амишей мог поставить преграду в сознании Кэти. Ты слышала, как она боится быть отлученной от Церкви. Если у нее возникли любовные отношения с чужаком, она может распрощаться со своей жизнью в общине амишей.

Я пробыла здесь достаточно долго, чтобы понять, что это не совсем верно. Человека всегда могли принять обратно – надо было просто признать свои грехи.

– По сути дела, она может исповедаться и вернуться в Церковь.

– К несчастью, прощение со стороны других людей не означает, что она забудет. Она будет носить это в себе до конца дней. – Куп повернулся ко мне. – Если принять во внимание ее воспитание, не удивительно, что ее рассудок постоянно нацелен на блокирование произошедшего.

Я откинулась на спину рядом с ним:

– Она говорит мне, что не убивала ребенка. Говорит, что не рожала ребенка. Но есть доказательство обратного…

– И если она солгала один раз, – закончил за меня Куп, – то, вероятно, солгала и в другой. Однако ложь предполагает осмысленное понимание. Если она находилась в состоянии диссоциации, ее нельзя винить за незнание правды.

Опершись на локоть, я грустно улыбнулась:

– Но можно ли ее винить за совершение убийства?

– Это, – ответил Куп, – зависит от коллегии присяжных. – Он потянул меня за руку, и мы сели. – Мне бы хотелось продолжить беседу с ней. Вспомнить с ней вечер перед рождением.

– О-о, необязательно это делать. То есть ужасно мило с твоей стороны, но наверняка у тебя есть более важные дела.

– Я сказал, что помогу тебе, Эл, и пока я еще не сделал ничего значительного. Я буду приезжать по вечерам после работы в офисе и разговаривать с ней.

– А тем временем твоя жена будет в одиночестве сидеть за ужином. Не ты ли говорил мне, что психиатры не в состоянии наладить собственную личную жизнь?

– Ага, – кивнул Куп. – Вероятно, по этой причине я и развелся около года назад.

Я повернулась к нему с пересохшими губами:

– Правда? – Он опустил взгляд на свои ботинки, на бегущий ручей, и я удивилась, почему было так легко разговаривать о Кэти и так трудно о нас. – Куп, мне жаль…

Протянув руку к коре дерева, он выковырял оттуда крошечного светлячка, который сразу плотно свернулся на его ладони.

– Все мы совершаем ошибки, – мягко произнес Куп.

Он взял меня за руку и приблизил к своей, глядя, как червячок задвигался, наводя между нами яркий мостик.

У меня ушло полчаса на уговоры. Я пыталась убедить Сару в том, что, оставив Кэти утром на ее попечении, я не нарушу никаких правил и что к ним вряд ли заявится какой-нибудь член суда и обнаружит мое отсутствие.