— Но как же соседи? Неужели ничего не замечали? Исчезновения мужа, например? И как это никто не поинтересовался, почему девочка не ходит в школу?

— Видите ли… Скворцова-старшая была, мягко говоря, не слишком приветлива с соседями. Говорят, даже не здоровалась. Тем более уж в гости не ходила и к себе не звала, у забора не болтала.

Когда муж исчез, обмолвилась, что он уехал на заработки, куда-то на юг, вроде в Дагестан или даже Чечню. Никто не удивился. Здесь в городе ведь работы нет, зарплаты мизерные, и мужчины часто уезжают калымить в южные хлебные края. Нанимаются в хозяйство к богатым кавказцам. А что не все возвращаются или возвращаются не скоро, этим уже никого не удивишь. Если по каждому такому уехавшему на заработки и не вернувшемуся уголовное дело заводить, скоросшивателей у милиционеров не хватит.

Про дочку Скворцовых соседи слышали, что больная она, потому и из дома никогда не выходит и с детьми на улице не гуляет. А что касается школы… То это ведь раньше по домам учителя ходили и дошкольников переписывали в канун сентября, а теперь не до того. Теперь все зависит от семьи, позаботится — пойдет ребенок в школу. Запьют — забудут, что ж, такова, значит, судьба, планида. Такие “домашние” дети сейчас не редкость.

А в общем, можно сказать, что Скворцовых постигла обычная участь семьи маргиналов. Таких стараются не замечать — дикие, опустившиеся, кому они интересны? Да и вообще, ну кто сейчас интересуется чужой жизнью? Особенно тех, кто сошел с дистанции? Не до того людям, самим бы выжить.

Говорят, что, когда старшая Скворцова умерла, только спустя неделю наконец заметили, что она вовсе не выходит со двора. Вызвали наконец милицию… И то, что здесь, в этом доме увидели, более походило на жизнь в пещере. Дикая, не умеющая говорить девочка, мертвая, пролежавшая несколько дней женщина, грязь, запустение… Девочку отдали в приют. Там Валентина Осич немного привела ее в порядок.

Но этот порядок, возможно, был только внешним… Мы же не знаем, насколько то, что с ней случилось, изуродовало ее изнутри. Немота только внешний признак пережитого ею потрясения — убийства отца, о котором запрещала ей говорить мать. Но на что способна такая девочка?

— А вы, Гор, как думаете? — Аня переадресовала вопрос подошедшему доктору.

Горенштейн уже отправил свою “разгипноти-зированную” пациентку домой и теперь был свободен.

— Как вам сказать… — Доктор задумался. — Видите ли, друзья мои, Марина очень любила отца. Это безусловно. И, возможно, в той трагической ситуации встала на его сторону. Ведь Скворцов, если не считать некоторого “отклонения”, был нормальным, заботливым, любящим отцом. К тому же дети всегда оправдывают родителей, что бы те ни делали.

— То есть вы хотите сказать, что ее не смущало то, что он делал?

— Может быть, и не смущало. Она, напомню, была совсем маленькой девочкой, которая еще не знала, что такое хорошо и что такое плохо. А папа, возможно, объяснил ей, что то, что он делает, совсем не страшно.

— И в какой-то момент, скажем, года три назад, Марина Скворцова, возможно, после какого-то происшествия, ставшего дополнительным катализатором, решила продолжить папино “дело”? Яблоко от яблоньки.., да? Возможно, она не сама решила, не сама додумалась… Возможно, ей сделали предложение, от которого она не смогла отказаться, правда? Какой-то человек, которому она не могла отказать, авторитету которого доверяла безусловно? Это мог быть возлюбленный… Или какая-нибудь “вторая мама”?

— Ну, милая, дорогая Аня, таких допущений делать я не имею никакого права! — довольно резко отрезал Гор.

— Соломон Григорьевич, — осторожно спросила Аня, — а Немая рассказывает вам обо всем — до донышка?

— Не думаю… По-моему, есть что-то, на что у Немой существует еще более сильный запрет, чем на детские впечатления. И она начинает биться буквально в истерике, едва только об этом заходит речь.

— Это когда вы спрашиваете о ее сегодняшней жизни?

— Да.

— А говорить она по-прежнему может только с вами — и в состоянии гипноза?

— Увы…

— И.., как же все будет дальше?

— Надо продолжать работать. Она перспективная.

Милиционеры наспех присыпали разрытые под яблонями ямы.

Трагически вздыхая, хозяйка дома проводила “гостей” до калитки и заперла ее вслед за ними на крепкую щеколду.

Эта бедная женщина — впрочем, надо признать, недурно поправившая свои финансовые дела, — конечно, даже и не подозревала, насколько она окажется правой. Ну, насчет того, что после раскопок ей тут, может статься, житья не будет.

Так оно и вышло. Такой домик, подумала Светлова, теперь вполне может стать музеем криминалистики — музеем под открытым небом.

И поток любопытствующих и жадных до ужасов граждан не иссякнет на долгие годы.

Только вряд ли такая дама переедет теперь из Рукомойска. Анна подозревала, что хозяйка дома просто станет брать плату за посещение.

* * *

Луна, висящая на ветках яблонь, побледнела. Светлова хотела только одного — спать, спать и спать.

Эх, проспать бы эдак часиков двенадцать!..

* * *

Но не тут-то было… Уже в десять утра ее разбудил телефон. Едва услышав в трубке: “Это Богул”, Аня поняла: что-то случилось.

— Отарик нашелся! — с трудом скрывая ликование, сообщил Богул.

— Что вы с ним делаете? — забеспокоилась Аня.

— Я его, представьте, не съел! Тоже мне… Заступница! Я его.., расспрашиваю. Всего лишь! Только вот приступил…

Расстояния в городе были еще те… Через полчаса Светлова была уже в милицейском пятистенке. Слово, вместо которого Светлову так и тянуло постоянно говорить: “застенке”.

И ровно столько же, минут тридцать, понадобилось Богулу, чтобы получить ответ на бесконечно интересующий его вопрос.

Наверное, это был самый короткий допрос в мире… Рекорд для Книги Гиннесса.

У стола сидел напуганный и какой-то немного растрепанный Отарик.

— Это он сам.., явился сюда такой непричесанный, — торопливо предупредил Богул, уловив Анин подозрительный взгляд. — Я его только спрашивал.

— А он только отвечал! И потому такой помятый. Понятно… Ну и что он сказал? Откуда у него часы?

— Держитесь крепче!

— Держусь.

— Немая подарила.

— Что?

— Да, представьте… Романтический подарок от любимой девушки.

— Так… Интересно.

Богул покосился на Кикалишвили и подмигнул Светловой:

— Может, покурим?

Некурящая Светлова ответила взглядом на многозначительное подмигивание Богула.