это делает? Что в Егоре такого, что рядом с ним я мгновенно самовозгораюсь от самых простых слов? Это та самая харизма и все бы девушки рядом с ним так горели? Или между нами что-то особенное?

— Никогда от тебя не откажусь, такого крышесносного секса больше нигде на свете не найти, — продолжал он шептать, скользя губами по шее и потихоньку буксируя меня в сторону постели. — Придумаем что-нибудь, чтобы встречаться чаще, а то я руки по локоть стер за эту неделю, думая о тебе…

Лучше бы он молчал. Потому что нас, филологов, из розетки не выключишь. И слова мы привыкли разбирать по косточкам в самом неадекватном состоянии — если вы когда-нибудь сдавали экзамен по русскому с дикого бодуна, вы даже в маразме не потеряете эту способность. Дом перестанете находить, трусы забудете, как снимать, родных перестанете узнавать, а вот язык останется с вами навсегда.

Люди и не подозревают, как проговариваются между строк.

Но я пока только слегка напряглась — меня что-то царапнуло, но я еще не поняла что.

Все могло бы быть иначе, если бы Егор не продолжил убаюкивать меня сладкими речами.

Думать, что убаюкивает.

Медленно опуская меня на кровать, он все выше задирал платье, пальцы уже ныряли под тонкую ткань белья, что-то твердое и горячее терлось о бедро…

— Хочу попробовать с тобой все-все… Все самое острое и горячее, Дарина, — Егор с трудом ловил сбитое дыхание, голос срывался, но эта искренность заводила только сильнее. — Связать тебя, отшлепать по сладкой попке, глубоко вытрахать ее, залить воском твой животик — все, о чем я раньше только фантазировал… С тобой воплотить.

— Со мной? — переспросила я сквозь розовое марево, проводя языком по сухим губам.

— С тобой… — мурлыкнул он. — Только ты готова на все эксперименты, которые приходят мне в голову, другой такой нет…

Вот оно.

Вот.

— То есть, я для тебя такой сексуальный тренажер? — мой голос тоже сорвался, но совсем по иной причине. — Ты приезжаешь ко мне, чтобы потрахаться самыми затейливыми способами, да? А все остальное — с кем-то другим.

— Д-дарина… — Егор вскинул голову. Он уже вел влажную дорожку языком от моей шеи к груди и сейчас туман похоти в его глазах не спешил рассеиваться. — Ты… Я… Что — остальное? Кроме тебя у меня в жизни есть только мой блог.

— Это и есть твоя жизнь, — я приподнялась на локтях, мягко отстраняя его. — И ты меня в нее не пускаешь.

Егор помедлил, словно еще надеялся вернуться к своему занятию, но, встретив мой взгляд, перевернулся на спину и длинно выдохнул, глядя в потолок.

— Ты хочешь, чтобы я тебя снимал в роликах? — спросил он у потолка, но я как-то догадалась, что вопрос относится ко мне.

— А если да?

Егор потер пальцами глаз, снова перевернулся на живот и смерил меня очень трезвым и очень неуютным взглядом. Провел ладонью по моему бедру, по животу, сжал пятерней грудь и сказал с какой-то странной, словно сожалеющей интонацией:

— Понимаешь… для девушек с твоей фигурой… — он замялся, но тут же выправился, продолжил бодрым голосом: — Нет, я не говорю, что таких нет в тиктоке, есть! Но это особый сектор, понимаешь? Они снимают или юмор, или что-то тематическое про плюс-сайз. А у меня другая совсем аудитория, к нам приходят посмотреть на красивых людей.

Он осекся и замер, почти сразу осознав, что сказал.

Поспешил исправиться:

— Я не… Ты для меня самая красивая! — Егор потянулся меня поцеловать, но я отшатнулась.

— Ты сам не слышишь, как это звучит?..

— Слышу… Но Дар… — Егор обнял меня за плечи, но я стряхнула его ладонь.

— Я видела твое интервью. То, где ты говоришь, что тебе не может понравиться толстая девушка, — сообщила я ему.

— Ну это же ерунда… — он снова потянулся ко мне, но…

Я села на постели, отодвигаясь и поправляя платье.

— Думаешь, я не в курсе, что в современном мире ценят сиськи и жопу и не ценят личность? Еще как в курсе, Егор! Даже про твою Агату говорят…

— Она не моя! — быстро возразил он.

Я только хмыкнула.

— Даже про твою Агату говорят, что она тебе не пара, потому что у нее плоская жопа! Думаешь, я не догадываюсь, что сказали бы про меня? Но ты ведь…

Неожиданно для себя я всхлипнула, хотя была уверена, что совершенно спокойно и разумно обсуждаю наши отношения, а не устраиваю истерику.

— Ты ведь… — я забыла, что хотела сказать.

Что он?

Что?

Где-то в районе переносицы что-то жглось, словно там скопились слезы и разом превратились в кислоту.

— Ты ведь тоже думаешь, как все они… — сумела выдавить я из себя. — Тебе стыдно меня показывать. Я понимаю, ты не первый такой…

Прикусив губу, чтобы не расплакаться, я отвернулась, уперлась ладонями в матрас, чтобы встать и… уйти? Куда? Я этот чертов комод даже не отодвину. А если отодвину — то там, за дверью, дикая веселая толпа друзей, перед которыми я сейчас не хочу появляться.

— Дарина… — Егор поймал меня в последний момент, не дав подняться, обнял двумя руками, прижав к себе спиной, запутался в волосах и еле слышно прошептал: — Я тебя люблю.

— Меня? — взвилась я. — Меня? Толстую? Старше тебя? Такую, что стыдно показать? Влюбиться в меня может только полный дурак!

Я отпихнула его руки и все-таки вскочила, попутно стирая слезы с лица.

— Сама дура! — неожиданно зло буркнул Егор, оставшись сидеть на коленях среди измятых простыней.

Красив он был в этот момент — феерически. Хоть снимай и показывай всем шести миллионам за дополнительную плату. Взъерошенный, злой, в одних джинсах, низко сидящих на бедрах. И с выражением злого отчаяния на лице.

— Еще какая, — отозвалась я, глядя на него. — Еще какая, Егор.

— А ты мне ничего не хочешь сказать? — сощурился он, глядя на меня снизу вверх.

— Нет.

— Жаль.

— Нисколечко, — мотнула я головой. — Было бы глупостью любить человека, который тебя стесняется. Как тебе еще не западло меня трахать было! Пацаны же засмеют!

Да, и так выражаться я тоже умею.

Такое филологическое кунг-фу — иногда к ситуации подходит только определенная лексика.

Тут я уже готова была переходить к обсценной.

— Я обожаю тебя трахать! — упрямо возразил Егор.

— Такую жирную?

— Да! Такую сочную и мягкую!

— Значит ты врешь не мне, а своим подписчикам?

— Я даю им то, что они хотят!

— Нет, Егор. Ты даешь им то, что не боишься дать…

Я отошла от постели к окну, оперлась на подоконник и долго стояла, глядя