– Все вместе, – рассказывала Дуся соседкам и товаркам на работе. – Все напополам. Вася мой, – Дуся притворно вздыхала, – ну ничё мне делать одной не дает! Пироги печем вместе, щи варим вместе. Убираем квартиру – опять вместе. Газеты читаем вслух. Даже футбол я с ним смотрю, чтобы было что обсудить.

Бабы вздыхали и недоверчиво качали головами. Только вредная, острая на язык Валя Хохлова ехидно спрашивала:

– А в сортир? Тоже вместе?

– Завидуешь? – улыбалась находчивая Дуся.

И вправду, ей завидовали. Конечно, было чему! Восьмого марта утром Вася торопился домой с мимозой и тортом – поздравить Дусю. Три часа стоял в универмаге за лифчиками для любимой. Из командировок привозил дефицитные отрезы и обувь. Летом ездили в деревню. И там все вместе: огород, грибы, на речку.

Детей у них не было – жили «для себя». Дуся работала в ателье закройщицей, Вася – хозяйственником на фабрике. Денег хватало на хорошее питание и приличную одежду, а больше у них интересов не было. Ну и что? По-разному живут люди. Главное – никому не мешают. Ладно да дружно. Не всем же по театрам ходить!

Дуся была закройщицей экстра-класса. Конечно, соседи мечтали стать ее клиентками. В смысле – на дому, так как ателье было закрытое. Но Вася запрещал жене брать халтуру. Говорил, что им на все хватает, а Дусечке надо отдыхать.

Она обожала присесть на лавочку перед подъездом и похвалиться своим житьем-бытьем.

– А Вася мне сегодня делал педикюр, – доверительно сообщала Дуся. – Срезал мозоли и чистил пяточки.

«Пяточки» – Васино слово.

Или:

– А Василек мне сегодня сварил манную кашку.

Или:

– Васечек привез из Полтавы розовый кримплен. Красивый!

«Вася достал сумку», «Вася испек пирог», «Вася делает на ночь массаж ступней». «Вася», «Вася», «Вася»…

Тетки зверели. Просто наливались желчью. Их «Васи» пили, буянили, просаживали получку, гуляли на стороне и орали на детей. Как не возмутиться? Но долго на Дусю не злились. Называли дурой и страстно мечтали, чтобы «золотой Вася» наконец прокололся. К примеру, завел любовницу. Или крепко запил. Или – некрепко, а просто выпил и дал Дуське в морду.

Но не было им такого счастья. Не было. Вася по-прежнему делал педикюр и массаж, пек ватрушки и тащил на горбу новый телевизор. По-прежнему они выходили гулять – под ручку, Шерка с Машеркой. Дуся в новой каракулевой шубе и высокой норковой шапке победно оглядывала сидевших у подъезда теток и сильнее вцеплялась в мужнину руку.

Отдыхали супруги в санаториях. То лечили почки – болели они у них почему-то одновременно, – то пили водичку в Ессентуках, то принимали грязи на Мацесте. Рядком да ладком, как и положено.

Однажды совсем обнаглели и затеяли ремонт. Соседки наблюдали, как рабочие тащили голубую ванну и голубой же унитаз. Дуся сетовала, что обои удалось достать только югославские, а хотелось бы финские. Плитка вот чешская, а надо бы как раз югославскую. Добила всех мойка из нержавейки. Двухкамерная. С Дусей перестали разговаривать.

Ларисе из третьего подъезда сделалось плохо, когда грузчики распаковали синий бархатный диван. С двумя креслами, разумеется. А уж когда бессовестно обнажилась румынская стенка, Лариска разревелась и бросилась прочь со двора.

Теперь Дуся говорила, что пережить ремонт – это пережить два пожара. Жаловалась, что безумно устала от запахов клея, краски и бесцеремонности рабочих.

И ей никто не сочувствовал. Злые, черствые люди!

Дуся плакала и жаловалась мужу. Вася нежно гладил жену по голове и умолял не расстраиваться.

– На каждый роток… Да и черт с ними! Пусть в своем дерьме доживают! А у нас, Дусек, славная жизнь! И сколько еще впереди всего! Хочешь сырничков на ужин?

Дуся хотела. Поев сырников, она успокаивалась, и к тому же начинался показ любимого фильма – Штирлиц сражался против фашистской Германии. Было так интересно! И так страшно за Штирлица! Так страшно, что Дуся охала и ахала, крепко вцепившись в сильную руку спутника жизни.

После просмотра любимого фильма был еще чай с конфетами («подсластиться на ночь» – Васино выражение), а далее они укладывались баиньки (тоже Васины слова).

Белье индийское, мягкое, в веселый цветочек, пахнущее земляничным мылом (два куска в шкаф между стопками). Подушки – чистый утиный пух, одеяло из него же, атласное и стеганое. Дуся вздыхала: «Какие все злые и несправедливые!» Она укладывалась поудобнее на широкую пушистую Васину грудь и… засыпала. Все тревоги улетучивались в тот же момент.

И Дуся думала, какие они с мужем счастливые! Как же им повезло!

Через десять минут раздавался мощный храп. Храпели оба, в унисон. Как жили, так и храпели – сладко и дружно.

Беда пришла, как всегда, неожиданно. Дуся поехала к сестре в деревню, всего на три дня, пока Вася был в командировке. Стояло жаркое лето, и сестры решили искупаться в реке. Назавтра Дуся уезжала в Москву. Домой хотелось сильно – в свою чудесную, посвежевшую квартиру, на свой бархатный диван и в ванную с блестящей плиткой в салатовый цветочек.

Дуся села на расстеленное полотенце, закрыла глаза, подставив лицо теплому и приветливому солнышку. Сестра плескалась у берега и звала ее купаться. Дусе не хотелось, но – делать нечего: настырная сестра отвязываться не собиралась.

Она нехотя встала и пошла к реке. Вода была прозрачной и теплой. Не вода, а парное молоко. Дуся зажмурила глаза и медленно, по-собачьи, поплыла. Плавала она неплохо, да и речка была узкая и неглубокая. Но, как оказалось, – коварная: воронки, а в них били холодные ключи и водовороты.

Дусю начало крутить и затягивать вглубь. Несколько минут она боролась и пыталась вынырнуть, но вода затягивала все сильнее, а сил оставалось все меньше. Бедная Дуся так нахлебалась, что и крикнуть не смогла. Крик тонул вместе с Дусей, она захлебывалась водой и страхом.

Сестрица ничего не видела: побежала в кусты по малым делам.

Последнее, что успела прошептать выбившаяся из сил Дуся, – имя любимого мужа.

– Васечка! – булькнула она и погрузилась в пучину.

Вытащили утопленницу через три дня.

Вася сидел на кушетке и, не мигая, смотрел на беленую стену, украшенную плюшевым ковриком, – уточки, лебеди, бархатная речка. Осознав, что такая вот речка, тихая и спокойная, поглотила его любимую Дусю, он захрипел и упал. Прямо на пол, сильно стукнувшись головой.

Прибежала деревенская фельдшерица и закричала:

– Инсульт!

Но, по счастью, инсульта не было – лишь нарушение мозгового кровообращения. Васю увезли в больницу, однако на похороны жены отпустили. Вернее, его нельзя было удержать. Хоронили Дусю в родном селе, на деревенском погосте. Рядом лежали ее родители.

Опасались за Васино здоровье, очень. Накачали лекарствами. Вели одуревшего Васю под руки. Он шел медленно, покачиваясь, и молчал. Все время молчал. С Дусиной могилы увести его не могли. Вася сидел на кладбище неделю. Дусина сестра приносила ему поесть. Вася машинально открывал рот и проглатывал пищу. Потом послушно запивал ее молоком или чаем. И опять молчал. Наконец удалось увести его с кладбища. Сестра уложила беднягу в кровать, и Вася уснул. Спал он три дня, не просыпаясь. А когда проснулся, подскочил с кровати и закричал: