– Дуся! Она же там совсем одна! – И опрометью бросился на кладбище.

Потом понемногу стал приходить в себя. Ел за столом, помогал родне с покосом, кормил скотину. В Москву он не собирался.

– А как я оставлю Дусю? – удивлялся Вася.

Так и прижился в доме у Дусиной сестры. С деревенскими не общался, на лавочке за калиткой не сидел. Утром на кладбище, вечером на кладбище. На Дусиной могиле росли даже розы. Поставил витую оградку и покрасил ее серебрянкой. Дуся, веселая и улыбающаяся, смотрела на него с фотографии: совсем молодая, волосы с перманентом, яркая помада. Вася вел с ней многочасовые беседы. Рассказывал про деревенские новости и сестрино хозяйство. Дуся безмятежно улыбалась. Вася прощался и шел домой. Медленно, как дряхлый старик. Жизнь кончилась.

* * *

Двор буквально разбухал от слухов. Как такое возможно? Три смерти за год, три совсем молодые женщины. Появилась версия, что дом построили на месте старого кладбища – обычное дело. Далее, при строительстве дома обвалились строительные леса, и погибло много рабочих. Еще версия – на этом месте когда-то стоял купеческий дом, где ревнивый муженек зарезал красавицу жену. Нет? А почему такие проклятья сыплются на наш бедный дом? И резонный вопрос – кто же следующий? Особенно подозрительно поглядывали на женщин от тридцати до пятидесяти. Одна нервная дамочка даже поменяла квартиру.

Конечно, глупости. При чем тут кладбище и ревнивец-купец? Вы еще придумайте, что под фундаментом дома зарыт нечестный клад или ядерные отходы!

Просто трагическое совпадение, трагическое стечение обстоятельств. Онкология, авария, утопление. Года через два все облегченно вздохнули: больше никто не умирал, не травился, в реке не тонул и под машину не бросался.

– Пронесло, – облегченно вздохнули жители нашего дома. К тому же были опровергнуты предположения по поводу кладбищ, купцов и аварий на стройке. Все это оказалось полной ересью. Да и вообще, жители переключились на более интересные события – на те, от которых кровь стыла не меньше, чем от предыдущих трагедий. Хотя нет, глупость. Как можно вообще это сравнивать? Но тем не менее…

* * *

Владимир Сергеевич Силковский, убитый невероятным горем вдовец, оплакивающий свою безвременно ушедшую Дарину, женился повторно через три месяца. Точнее – через два с половиной. Свадьбы, разумеется, не было. Все по-тихому. Просто однажды он появился во дворе со спутницей – маленькой, невзрачной и худосочной девицей примерно двадцати лет отроду. Впрочем, возраст ее читался плохо – очень серенькая, очень невнятная, очень незначительная. Словом, с Дариной не сравнить, неприлично даже и сравнивать. В том, что это не просто знакомая, убедиться было несложно. Силковский так же поправлял на ее тонкой шейке шарфик и так же застегивал разъехавшуюся «молнию» на сапогах. Вечером так же прогуливались в сквере напротив. В пятницу Владимир Сергеевич спешил с работы с тортом и цветами (тот же трюфельный тортик и те же розовые гвоздики). Постоянный мужчина, сказать нечего.

В июне двор наблюдал, как Силковские грузили в машину походное снаряжение, а в декабре, облачившись в лыжные костюмы, с лыжами и палками торопились за город. По первому снежку, как говорится…

Владимир Сергеевич так же раскланивался с соседками – с полупоклоном, уважительно и учтиво.

Ему нехотя отвечали. Не могли простить скорую измену памяти всеми обожаемой Дарины. Сердцу не прикажешь!

Через год двор наблюдал такую картину: молодая жена, предположительно аспирантка Владимира Сергеевича, надвинув очочки на острый носик, аккуратно обходит лужи, бережно неся свой беременный живот, а муж так же аккуратно и бережно подхватывает ее за худой локоток. В положенный срок аспирантка родила. Силковский, с одуревшим от счастья лицом, катал по двору голубую коляску.

* * *

Вася Касаткин не появлялся в столице довольно долго, около шести месяцев. Сплетничали, что он парализован, другие утверждали, что госпитализирован в психиатрическую больницу с диагнозом «буйное помешательство». А вообще, скорее всего, лег на кладбище рядом с Дусей и наконец успокоился. Как у лебедей: один уходит за другим, потому что жить друг без друга не могут. В народе говорят – лебединая верность.

Больше всего бабки расстраивались, что «Дуська не пожила в новом ремонте».

Да, Дуся и вправду не пожила. Даже насладиться им не успела. Зато наслаждалась теперь… Дусина родная сестра.

Да-да! Именно так. Через полгода Вася Касаткин объявился. И не один. Рядом с ним стояла коренастая женщина с простым добродушным обветренным лицом. Вася проявил уважение и представил новую жену кумушкам и сплетницам, заседающим целый день на лавке у подъезда.

Так и сказал:

– Моя новая, заместо Дуси-покойницы. – И глаз его увлажнился. Спутница тоже, хрюкнув, крупной рабочей деревенской рукой оттерла скупую слезу.

Вася толкнул ее в бок, и она, вытерев руку об платье, заливаясь от смущения краской, пробормотала:

– Тоня. Тоня я. – И протянула руку Зинаиде Федоровне, пенсионерке и старожилу с лицом упрямым и суровым, похожим на лицо престарелой Родины-матери. Видно, чутье подсказало смущенной и растерянной «молодой», что баба Зина – объявленный лидер и непререкаемый авторитет в узких кругах.

Тоню приняли «на лавку». Без особого удовольствия, но с явным интересом. Всем было любопытно узнать, как и что в доме Касаткиных.

Сыграли и свадьбу – шумную, словно деревенскую, с баянистом, истерикой, Тониной, разумеется (что поделаешь – перепила баба, с кем не бывает? Радость ведь такая – невеста!), разборками, блюющими гостями и битой (на счастье?) посудой. Словом, как положено у приличных людей.

Тоня, в цветастом халате и тапках, широко раздвинув крепкие ноги, увитые от тяжелой физической работы синими жилами, лузгая семечки, любила, сидя на лавочке, с удовольствием рассказывать в мельчайших подробностях о своей с Васей счастливой жизни.

Вася так же пылесосил квартиру, так же мыл окна и стирал занавески, так же жарил сырники с изюмом. Все так же стоял в универмаге за чешскими сапожками и немецкими комбинациями. Так же получал путевки в санаторий – уже от другой работы, обувной фабрики, где тоже трудился снабженцем.

Тоню не полюбили: ленивая, трепливая, наглая.

– Что обед не готовишь, молодуха? – интересовались тетки.

– А! – махала рукой та. – Успею еще! – И добавляла: – Я за свою жизнь так наковырялась! Инвалидкой через это хозяйство сделалась! – И совала под нос соседкам узловатые красные артритные пальцы.

Бабы вздыхали:

– Дуська против Тоньки – чистая интеллигенция!

Тоня не работала: образование шесть классов, профессии нет. Сидела на лавочке и ходила в булочную и гастроном. В том же халате и домашних тапочках. С авоськой в руке.

Халат и тапочки были Дусины. Впрочем, как и все остальное: плащ, шуба, норковый берет и сапоги-аляски. А еще – арабские духи и мягкое душистое постельное белье в цветочек, чашка с василькакми и бархатный диван.