— Ну, разве что самую малость.

— Против малости не возражаю. Единственно, зная ваш характер, прошу: слишком‑то все‑таки не зарывайтесь. По рукам?

— Да. но только после шампанского!

Сбоку от камина, на северной стороне, стояла напольная роскошная ваза — подарок бухарского эмира. Ведра два колотого льда туда помещалось. А сколько шампанского и «Смирновки»?

Витте не без зависти посматривал на этого хозяйственного мужика. У него в петербургской квартире — разве что знамя Шамиля.

Но у Морозова не засмотришься: раз-два — и готово! Пробка в потолок, бокалы с ледяным шампанским, а кроме того, и на ладони, свои и гостевые.

— Для чистоты наших помыслов, Сергей Юльевич.

— Да-а. Уж истинно купеческая традиция.

— Истинная, верно. Она покрепче, чем бумажные договоры.

Было самое время лихо сдвинуть бокалы. Можно бы и поговорить еще, но Савва вовремя вспомнил о своих хозяйских обязанностях:

— Однако не заскучал бы там наш барон?

Но барон не слишком скучал. Когда они спустились в гостиную, он так красноречиво жестикулировал перед хозяйкой, что пришлось остановить его двусмысленной шуткой:

— Ну-ну, хозяюшка у меня податливая!

Шутка Зинаиде Григорьевне не понравилась:

— Ты, как всегда, что‑нибудь.

— Сморожу? — не мог уняться он. — Но морозец очень даже пользителен для шампанского. Да и к фамилии нашей вполне подходит. Не так ли, барон? — И этого гостя своими словами закружил.

Но барон Рейнбот плохо знал Морозова — точнее, так совсем не знал, и не нашел ничего лучшего, как вспомнить:

— Однако же в нашем полку был один чудак, который всегда требовал подогретого шампанского!

Пришлось остудить его словесный пыл:

— А в нашем полку, купеческом, все по старинке.

— Оно и хорошо, — поддержал его Витте, заговорщицки подмигивая.

Все остались довольны собственным красноречием. Все, кроме хозяйки. Она никак не могла попасть в тон разговора. Женушке в уме не откажешь, так что же с ней случилось?..

Все последующие недели были заняты подготовкой к поездке в Нижний Новгород. Если муженек был занят вечными делами, перемежаемыми приятельскими вечеринками, банкетами и вечерники разъездами, то жена занималась бальными и прочими платьями. Шуточное ли дело: весь двор соберется! Известно, где государь, там и его свита. Во времена развеселой Елизаветы вслед за ней поднималась в поездку половина Петербурга, все министерства, чиновники, военные, их жены и домочадцы, — этак тысяч под тридцать набиралось, да столько же, пожалуй, лошадей, — так будет народищу и сейчас видимо- невидимо. Ведь всяк захочет увидеть молодого государя. А женщина, так в первую очередь — государыню, ее прическу, платье и вообще наряды. Умом можно тронуться! Савве этого не понять, укатил в Нижний, чтоб там загодя все на дыбы поднять. Конечно, не елизаветинские времена, табуны лошадей из Петербурга не погонят, орды поваров, кухмистеров, прачек и прочего люда тоже за собой тащить не надо — гостиниц и рестораций на Волге понастроили порядочно.

Все же новоявленный председатель с ног сбивался, гоняя в любимом ландо от купчины к купчине, — лошадей и экипаж ему в товарном вагоне доставили.

Эту предусмотрительность Зинаида Григорьевна воспринимала с уважением: не побираться же там Морозовым! За эти годы она и родительскую фамилию стала забывать, как забыла и первокрещенное имя: Зиновея. Ну разве что свекровь напомнит. Но за хлопотливыми сборами некогда и о свекрови думать.

Вон небольшой конфуз вышел даже на балу у московского генерал-губернатора, женатого на родной сестре императрицы. Зинаиде Григорьевне захотелось тогда превзойти своим нарядом первую московскую даму, и она позволила себе хоть на вершок да удлинить свой шлейф, что и было воспринято с неудовольствием. В Нижнем будет сама императрица. Как сделать так, чтобы и заметной быть — и поперед ее не высовываться?

Среди купчих, даже самых богатых, совета лучше не спрашивать. У них совет известный: вешай на себя побольше золота, дорогих камушков, да крути на телеса поярче шелка и бархата. Нет, Зинаида Григорьевна к таким купчихам себя не причисляла. Потому и в советчики себе выбрала самого что ни на есть петербургского знатока.

Барон Рейнбот на нее как с небес свалился. Ниспослан свыше, не иначе. Зря хихикает Саввушка: без советов барона она может ряженой куклой выглядеть. Зинаида потерлась уже в московском светском обществе, доподлинно убедилась: во всем знай меру. Даже в знаках внимания к своему придворному учителю.

Он ведь не только помогал выбирать наряды — учил и словесным выражениям, и даже танцам. Разумеется, у нее, особенно по части танцевальной, были платные учителя, но уж больно занудисты и холоднющи. Делай то, не делай этого! Говори так, а не этак! Барон же ее не стеснял, она просто перенимала его речь и повадки. Откуда же ей было знать, что если государыня пригласит ее пройтись на пару, то ты все‑таки хоть на вершок да позади ее будь, а ежели усадит рядом с собой, так на диване не разваливайся, чуть-чуть к краешку подожмись. Главное, чтоб незаметно, чтоб не дошло до самоумаления.

А если кавалер, пускай хоть и из государевой свиты, как барон, — так тут, наоборот, его заставь поджиматься. Барон всем своим видом это выказывал. Что говорить, уважительное ухаживание нравилось Зинаиде Григорьевне. Не муженек, у которого одно на уме: облапать ее на перине, хорошенько перину обмять — дай захрапеть до новой утренней своей суеты. Беды не было, что он никогда не храпывал, — так уж виделось, так понималось. Детки детками, а обходительность‑то где?

Уму непостижимо, сколько хлопот навалилось!

— Барон, как бы я без вас была?..

Ей нравилось единое это имя — барон. К сожалению, он‑то ведь не мог к ней обратиться — баронесса или там графиня.

Зинаида Григорьевна не понимала мужа, который отказывался от дворянского титула. Вон граф Витте, по матери от князей Долгоруких и, само собой, от дворянского корня, — и тот, как нашептал ей барон, хлопочет о графском титуле. Называться князем у него нет права, в князья даже государь не может пожаловать, а графство — в его самодержавной власти. Покойный Александр Александрович не успел это сделать — как‑то сын его поведет? По словам барона выходило, что новый государь новой же метлой и метет. Но Савва‑то Тимофеевич Морозов — в пристрастии к покойному императору не замечен, следовательно, вполне может рассчитывать на благосклонность Николая. Только покажи себя, Саввушка, да так и этак повернись бочком!

— Зря Савва Тимофеевич от дворянской чести отказывается, — убеждал ее всепонимающий барон, рассматривая покрой очередного платья.

— Знаю, что зря, но что мне делать, барон? — игриво потупилась Зинаида Григорьевна. Право, ей нравилось маленько пошалить.

— Ничего другого не остается, как поискать другого мужа. с соответствующим вашему достоинству. с приличным таким титулом. — подзапутался в словесах барон, но в складках разложенного на столе платья не заплутал, дотянулся до ручки.