– Вы хотите сказать, что вы отмените рабство? – подозрительно спросил юноша-мулат.

– Именно это я и хочу сказать.

– Поверю, когда увижу.

– Ни один человек не может никоим образом вмешиваться в религиозные верования и практики другого. Что, по-вашему, это значит?

– Нам не надо будет ходить к мессе?

– Правильно. Так же, как нельзя помешать другому это делать.

– Это относится и к другим религиям? К маврам и евреям? – спрашивает ястреболицый юноша.

– Конечно… Правило четвертое: ни один человек не может быть подвержен пыткам ни по какой причине.

– Как же вы будете развязывать языки пленным?

– Вы вскоре увидите, что для этого существуют более простые способы. Правило пятое: ни один человек не может ни препятствовать сексуальным обычаям другого, ни навязывать другому любой сексуальный акт помимо его воли. Что, по-вашему, это значит?

– Вы имеете в виду, если я трахну другого парня в задницу, никто ничего не сможет сказать?

– Говорить могут все, что угодно, но вмешиваться не могут. Иначе у тебя будет право принять любые необходимые меры, чтобы защитить свою свободу и самого себя, и каждый, кто признает Правила, будет стремиться тебя поддержать.

Получтец впервые заговорил:

– Сержант Гонсалес и капрал Хассанавич забили двух солдат до смерти за содомию.

– Так-таки забили?

– Если сержант узнает, что я вам сказал, он пырнет меня ножом.

– Ножом?

– Да, сэр. У него нож пристегнут к ноге.

– Интересно… Правило шестое: ни один человек не может быть предан смерти, кроме как за нарушение Правил. Все служители инквизиции осуждаются по этому Правилу и подлежат немедленной казни. Кто-либо из вас знает о таких служителях в Панама-Сити?

– Отец Доминго и Отец Гомес – служители инквизиции, – сказал ястреболицый юноша. – Присланы сюда, чтобы расправляться с пиратами. Они хотели сжечь того английского пирата как еретика.

– Спасибо. Тебя вознаградят за эти сведения.

Ястреболицый юноша одарил меня надменным взглядом.

– Никакого вознаграждения мне не нужно.

– Хорошо. – Я повернулся к получтецу. – А о сержанте не беспокойся. Я удалю его из гарнизона.

Остальных просто разбили на группы по десять человек. Только пятнадцать оказались годны для обучения партизанской войне. Десятеро были явно неисправимыми бродягами и смутьянами, главные из них – сержант Гонсалес, увалень в двести фунтов, скалящий торчащие передние зубы, и капрал Хассанавич, цыган с крысиным лицом. Этих десятерых ублюдков мы отвели под конвоем в караулку, соседнюю с казармой, и заперли. Покидая их, я вручил сержанту Гонсалесу бутылку анисовой агвардиенте, содержащую достаточно опиума, чтобы убить пятерых, и радушно предложил ему разделить ее с коллегами. Он покосился на меня, показав свои желтые зубы.

– Сиии, сеньор капитан.

Зайдя в тюрьму, я собрал всех духовных лиц в маленькой комнате для допросов. Я уселся за стол, изучая бумаги, вооруженные партизаны выстроились за моей спиной. Келли, чтобы соответствовать своему костюму, оставил свое ружье в углу.

– Джентльмены, перед вами – отец Келли из Ирландии.

Келли улыбнулся и елейно кивнул.

Я просмотрел папку, лежавшую передо мной, и побарабанил пальцами по столу. Поднял глаза.

– Отец Гомес?

– Я отец Гомес.

Пухлое лицо, желтые близорукие глазки за стеклами очков, рассеянно-жестокое выражение.

– Отец Доминго?

– Я отец Доминго.

Тощее кислое лицо, пламя аутодафе тлеет в злобных серых глазках.

– Вы служители инквизиции? – осведомился я мягко.

– Мы духовные лица. Священники Господа, – ответил Доминго, свирепо сверкая на меня глазами. Он привык спрашивать, а не отвечать.

– Вы – псы инквизиции, присланные сюда из Лимы. Вы настаивали на том, чтобы наш коллега капитан Строуб был сожжен как еретик, а не повешен как пират. Вас отговорили епископ Гарденас и отец Эрера. Несомненно, вы ждете не дождетесь, чтобы отомстить этим честным людям за их гуманность.

Не разводя дальнейшего трепа, я выхватил свой двуствольный пистолет и выстрелил им обоим в животы. Положив дымящийся пистолет на стол перед собой, я хрустнул пальцами.

– Отец Келли! Срочное помазание!

Все прочие духовные лица задохнулись и побледнели. Однако они не смогли скрыть облегчения, когда я сказал, что как честным духовным лицам им нечего бояться. Покуда Келли производил свое шутовское помазание, я перезарядил свой пистолет.

– Ну что ж, джентльмены, думаю, вам не помешает выпить.

Я налил каждому анисовой водки в маленькие стаканчики, где было по четыре грана опиума.

На закате я сидел на балконе, обозревая залив и потягивая ромовый пунш. Я подметил, что обладание властью порождает причудливое ощущение легкости и свободы. (Интересно, многие ли из десятерых в караулке доживут до завтрашнего утра. Забавно думать, как они режут друг другу глотки за бутылку отравленного спирта.)

Безотлагательное устранение двоих инквизиторов основывалось на правиле, которым давно руководствовалась сама инквизиция. Это правило и было тем способом, с помощью которого им удавалось удерживать свою власть, невзирая на повсеместное противостояние и всеобщую ненависть. Жесткие санкции против меньшинства, из которого кто-то исключается по характерному признаку, неизбежно породят известное удовлетворение в тех, кто избавлен от такого обращения: «Как честным духовным лицам вам нечего бояться». Таким образом, сожжение на кострах евреев, мавров и содомитов приносит определенное чувство безопасности тем, кто не является евреями, маврами или содомитами: «Со мной такое не случится». Распространение этого механизма на самих инквизиторов дает мне такое ощущение, будто я взял на себя обязанности судьбы. Я стал дурной кармой инквизиции. Я также позволяю себе то удовольствие, которое получаешь от определенной дозы лицемерия – словно медленно перевариваешь вкусную пищу.

Смутьяны:

Любое скопление мужчин содержит в себе от десяти до пятнадцати процентов неизлечимых смутьянов. По правде говоря, большая часть бед на нашей планете происходит от этих десяти процентов. Бесполезно стараться их перевоспитать, поскольку единственное их предназначение – вредить другим и беспокоить их. Содержать их в тюрьме – бессмысленная трата сторожей и провизии. Чтобы пристрастить их к опиуму, потребуется слишком много времени, и, в любом случае, они непригодны для полезного труда. Есть лишь одно верное средство. В будущих операциях, как только подобные личности будут обнаружены – методом ли шпионажа или прямым наблюдением – они будут уничтожены под любым предлогом. Говоря словами Барда, «лишь дуракам жаль тех негодяев, что были наказаны, не успев натворить злодеяний».