– Ну, так чего же мы медлим? – Всеволод рывком поднялся с лавки.

Бернгард и бровью не повел.

– Ну… во-первых, ты ранен.

– Я чувствую себя гораздо лучше. Рука – не болит и уже может управиться с мечом.

– И все же тебе нужен покой, иначе рана откроется, и…

– Плевать! – процедил Всеволод. – Не откроется!

– А если? Все же? Другой такой крови, как у тебя, у нас нет.

– Ничего! Перевяжем, перетянем, остановим… – Всеволод говорил взволнованно и напористо. На бледные щеки возвращался румянец. – Другого шанса может не быть! Если при следующем штурме нас перебьют… Нужно торопиться… сейчас… пока солнце…

– Пока солнце – у нас все равно ничего не выйдет, русич. – Бернгард отвел глаза.

– Почему нет? – нахмурился Всеволод. – Кровь Изначальных – есть. Слова, запирающие рудную черту, – известны. Чего еще надо?

– Ночь, – негромко, но отчетливо прозвучал ответ Бернгарда. – Я уже говорил тебе о том, что мертвые воды расступаются тогда лишь, когда два разных обиталища единятся одной тьмой.

Всеволод молча кивнул. Да, было такое. Еще в день их первой встречи.

– А знаешь ли ты, что объединяющая тьма – наипервейшее и необходимое условие, чтобы размыкать и смыкать границу миров?

Всеволод потерянно покачал головой. Об этом ему еще не рассказывали.

– Ну, так знай, – невесело усмехнулся магистр. – И делай выводы.

А вывод, собственно, один. Простой, очевидный, лежащий на поверхности. При свете солнца на Мертвом озере им делать нечего.

– Без нее, без единящей тьмы, ни Изначальная кровь, ни Изначальные слова не стоят и ломаного наконечника стрелы. Днем мертвые воды не пропустят через себя ни то, ни другое. И днем воды эти не раздвинуть и не обнажить дна с древней кровавой чертой. Для темных заклятий нам дана темная ночь, русич.

Ну да, все верно. Величка и Эржебетт тоже ведь вскрывали рудную черту не днем – ночью.

– Но если добраться до озера засветло и дожидаться заката там, на берегу? А как стемнеет – сразу…

Бернгард с сожалением развел руками:

– Тоже не получится. В тот момент, когда можно будет закрывать проход, мертвые воды разверзнутся. Причем, на том самом месте, где в древней черте зияет брешь и куда должна попасть твоя кровь. Нам придется спускаться на дно самим. Идти через толпы рвущихся в этот мир Пьющих. Их будет много. Очень. И, скорее всего, с ними будет Властитель. При всем желании мы не сможем преодолеть этого напора. Нас сомнут на берегу. Нет, русич. Лить сильную кровь и говорить сильные слова следует так, чтобы никто не мешал.

– Тогда что? – в горле у Всеволода вдруг стало сухо, как в ковыльной половецкой степи. – Что ты предлагаешь, Бернгард?

– Прорываться к озеру ночью, – жестко и решительно произнес князь-магистр. – Когда все Пьющие, вошедшие в проход, покинут его, спустятся с плато, минуют ущелье и рассыплются по долу перед замковой горой, пробиться сквозь их ряды будет легче. Кому-то потом придется стоять насмерть и прикрывать, а кому-то… В общем, если хотя бы мы с тобой доберемся до озера, тогда, быть может, нам повезет.

– Прорываться ночью? – Всеволод недоверчиво смотрел на Бернгарда. – Раньше ты утверждал, что такое невозможно.

– Вообще-то и сейчас это маловероятно, но… – Бернгард вздохнул – Раньше у меня был выбор и было время. Сейчас нет ни того ни другого. Правда, сейчас есть воины, уже переступившие через смерть…

– Рассчитываешь на свою мертвую дружину?

Бернгард кивнул:

– Очень. Собственно, для этого я ведь ее и создавал. Она и только она поможет нам прорваться. И она же прикроет нас, пока мы будем запирать порушенную черту. Мертвые воины в этой последней битве окажутся полезнее живых.

Долго и пытливо они смотрели в глаза друг другу. Затем Всеволод высказал вслух то, о чем думал:

– Признайся, а ведь будь у тебя такая возможность, ты бы сейчас охотно пополнил число своих мертвяков? Высосал бы досуха всех оставшихся в живых, а после – накачал серебряной водицей. А, Бернгард?

Князь-магистр вновь повернулся к окну. То ли наблюдая за происходящим снаружи, то ли пряча взор.

– У меня такой возможности нет, русич. Раствор жидкого серебра кончился. Алхимическая лаборатория разрушена. А главное – время… Время уже ушло.

Плохо скрываемое сожаление слышалось в словах Черного Князя.

Солнце медленно клонилось к закату. Крепость пробуждалась…

Отдых сегодня был долгим – для всех, кто в нем нуждался. Пожалуй, самым долгим за время Набега. Утомительной дневной работой никто из выживших себя не утруждал. Люди, с самого утра спавшие вповалку, только-только начинали подниматься.

Да, Бернгард был прав: они уже знали все. Обо всем. Они успели переварить это знание и смириться с ним. И, казалось, ничего в Закатной Стороже не изменилось. Казалось, ни открывшаяся тайна замкового упыря, ни соседство с ожившими мертвецами, пропитанными жидким серебром, ни известие о легендарной крови Изначальных, текущей в жилах Всеволода, не волновали воинов. Казалось, никого не смущает, что сторожным гарнизоном командует Черный Князь, скрывающий свою истинную суть за человеческим обликом. Казалось, никто и не собирался противиться этому. А может, и не казалось вовсе. Может, именно так и обстояли дела на самом деле. Просто каждый сейчас был озабочен другим. Более важным, более насущным. Подготовкой к новой битве за обиталище. К последней битве. А остальное сейчас только мешало, отвлекало… И потому все прочие сложности вполне можно было отложить на потом. Если для кого-то из уцелевших защитников Сторожи еще будет это самое «потом».

Неутомимые мертвецы Бернгарда уже расчистили проходы к внешним воротам. Правда, тем только и ограничились. Груды трупов – оплывших под солнцем, облезших, растекшихся, потемневших и слипшихся друг с другом в сплошную смрадную массу – валялись по всему замку. Вонь стояла невыносимая. Такая вонь… Пожалуй, из-за нее одной стоило бы поскорее покинуть крепость и умереть.

Под внешней стеной замка темным холмом громоздилась драконья туша. Необъятные, раскинутые в стороны крылья распластались по смятому валу, по затопленному, заваленному дровами рву с обвалившимися стенками, по порушенному частоколу. Со стены еще свисали скрутившиеся и иссохшие под солнечными лучами потроха летающего змея. В подбрюшье твари – меж опавшими боками и скрюченными лапами – зияла зловонная распахнутая рана. Курились густые, постепенно истаивающие кровяные потеки. Щетинилась несколькими рядами зубов и исходила желтоватой слизью широко раскрытая пасть. Маленькие глазки – те, наоборот, вовсе исчезли в едва различимых щелках под толстыми слипшимися веками, на уголках которых засохла вспузырившаяся пена. Крепкая черная чешуя не была больше столь крепка и черна. После нескольких часов на солнцепеке пластинчатая шкура дракона позеленела, размякла и потрескалась. Сейчас она походила скорее на осклизлую болотную ряску – толстую, но ненадежную.