десятилетнему перемирью с Литвою и с Польшей срок черес год подходит. А у тех – война со свеями. Опасаются ноне литвины угрозы с нашей стороны, не хотят на две стороны воевать, будут о мире просить.

– А ещё о чём послы бают? – спросил Годунов.

– Бают, государь, де побивают их свеи в Чудской земле. Бают, де недовольны оне государем своим Жигимонтом. Величают его «сыном свейским». Де на свою голову, по грехам своим на королевский стол его позвали. Он же со своими свеями переговоры не вёл, войну зачал и своих же свеев побить не может, – с охотой стал отвечать Власьев, да запнулся.

– Молви, молви Афонасий дале. Вижу, сказать, чего хочешь, – с лёгкой улыбкой обратился к главе Посольского приказа царь. – Мыслю, опасаешься и про мое царское избрание и призвание без умысла молвить?

– Да и не только сие беспокоит меня, государь наш, – с поклоном, пряча глаза, отвечал судья.

– Что ж ещё умолчал? Глаголь! – повелительно, но всё ещё с улыбкой велел царь.

– А исчо, государь, баял яз грешный со старым знакомцем своим литвином – Ёлкой Ржевским. Коли помятуешь, государь, не раз сей литвин в посольствах к нам бывал. Дак вот, поведал мне Ржевской, де у князя – у Адама Вишневецкого объявился под Киевом в вотчине ево некий расстрига – именем Отрепьев Гришка. И тот расстрига бает, де жив младший сын покойного царя Иоанна Василевича – царевич Димитрий Углицкий. Жив и в Литве ноне обретается, – переходя на шёпот, закончил Власьев.

Улыбка сошла с уст царя Бориса. Что-то словно стукнуло в сердце ему, бледность согнала румянец на лике. Годунов откинулся головой назад, сжимая дланями подлокотники царского престола. Глава Посольского приказа с ужасом воззрел на царя и опустил глаза долу.

– Ну вот, и дождались давних долгожданных вестей! – с трудом вымолвил Борис через несколько минут.

После продолжительного молчания, царь вновь обратил потускневший взор на Власьева и негромко молвил:

– Помни, Афонасий, мира литвинам и ляхам ни по каким видам не давати, переговоры вести о продлении перемирья.

– Долго ль новому перемирью быти, государь? – спросил судья.

– Двадцать лет, – отвечал Борис, отпуская посла мановением десницы.

* * *

В княжеских покоях в Брагине за широким столом сидят двое друг напротив друга. Теплятся лампады пред православными образами. На столе крынка с добрым старым вином и две чаши полны хмельного. Но ведущие беседу почти не пьют. У князя Адама тайный разговор с Расстригой.

– Како мыслиши о грядущем своем, государь мой, кажи менэ́? – сдвинув брови, серьёзно спрашивает Вишневецкий.

– Мыслю быти Великим князем Литовским, – немного подумав, отвечает молодой человек.

– Круль Жигимонт не позволит того ныне! – отрезвляя и наставляя Расстригу, бросает князь Адам.

– А что литовские князья, боярство и паны не вступятся за меня, не пойдут за мною? – спрашивает молодой человек.

– Пийдут, но ни супроти́в ляхов и круля. Потому путь твий веде тэ́бе на Москву – наставляет Вишневецкий.

– А и пойдет литовское панство за мною, обрету ли Москву? – с сомнением спрашивает собеседник.

– В ди́ле сем литовские князи́ и панство тэ́бе лишь едно – ошее рамено. Ни совладаты Русьской хоть и православной Литве и её паньству с Москвою и московитами. Сы́лою не совкупиты Киевску Русь с Московским Великим князеством. Сие вже ни едын и не два вику Литва свершить пидвызалась, но усё без успеху, – растолковывает князь Адам.

– Где ж та сила, что приведёт меня в Москву? – с некоторым разочарованием в голосе спрашивает Расстрига.

– Есть такова сы́ла! И тоя сы́ла – Православна Запорижска Сичь! Вона ж еси – десное твое рамено. Треба ихать тэ́бе, государь, в Сичь и подыматы козаков на Москву. Но поначалу тэ́бе к козакам в доверие нужно внидти, с козакамы своим стати, – уверенно и твёрдо вещает Вишневецкий.

– А что ж король Сигизмунд ляшский не воспрепятствует сему?

– Сие круль не возможет, та и не воспретит. Жигимонт о Москве свои задумки мáет. Вин тэ́бе и лядское паньство у помощь пошлёт.

– Ой, ли?! Зачем нужен я королю? – спрашивает Расстрига.

– Нужен! За сим тэ́бе втолкую. Тильки ты, сыне, с лядским паньством ни шибко якшайся. Латыняне суть! Коли будэши с лядскими панами едыну писню спиваты, не зразумиют и не приимут тя ни запорожцы, ни московиты…

* * *

Весной того года Расстрига и Отрепьев стали ежедневно упорно и подолгу осваивать навыки сабельного боя и владения пикой. Для этого князь Адам позаботился предоставить им самых искусных в сабельной сече учителей и наставников из опытных казаков. Вишневецкий подолгу и сам наблюдал за этими занятиями и порой участвовал в них, хорошо понимая, в каких делах придётся бывать его подопечным, Адам как-то привёл их в свою оружейную палату, дав выбрать и примерить им боевые доспехи. Расстрига выбрал старинный железный пластинчатый («дощатый») панцирь и островерхий шишак с кольчужной бармицей. Отрепьев же – крепкую кольчугу с кольчужным капюшоном и кольчужные чулки-ноговицы. Оружейники научили молодых людей ремешками крепить доспехи к рукам, ногам, торсу и подбородку, чтобы во время наклонов при верховой езде, доспех не слетел или не съехал. Подарил князь Адам будущим воинам и добрые стальные сабли.

* * *

Cобытия прошлых лет.

За последнее десятилетие XVI века Запорожская Сечь пережила небывалые и знаменательные потрясения. Люблинская (политическая) 1569 года и Брестская (конфессиональная) 1596 года унии не прошли бесследно для православного народа Малороссии. На юге и юго-востоке и в центре Малороссии вспыхнуло восстание.

Причиной восстания стало недовольство большей части казачества отказом польских властей увеличить количество реестровых[40] казаков, а также отказ приравнять привилегии казаков к шляхетскому сословию. Привилегии литовских магнатов и польской шляхты, усилились после Люблинской унии, и те не хотели делиться своими привилегиями с простонародьем – малороссийскими казаками.

Восстание началось в декабре 1591 года, когда отряд реестровых казаков во главе с Криштофом Косинским напал на Белую Церковь – резиденцию белоцерковского старосты князя Януша Острожского. Нападение реестровых казаков стало началом крупного крестьянско-казацкого восстания. Восстание скоро охватило Киевское, Волынское, Брацлавское и Подольское воеводства и стало реальной угрозой польской власти в Юго-Западной Руси.

Захватив значительную территорию, казаки обратились в Москву с предложением своей службы. В ответ пришло письмо Бориса Годунова к Косинскому, где содержался положительный ответ и обещалось жалование за союз в войне с татарами. В 1592 году повстанцы совершили ряд нападений на имения литовской знати, польской шляхты, мелкие и крупные города. Овладев Трипольем и Переяславом, они захватили в Киевском замке пушки, порох и иное военное снаряжение.

Однако правительство католической Польши не