Наконец наступило долгожданное для морпехов улучшение погоды. Однако очередной рейс на базу не привез подкрепления. Растерянные летчики сообщили, что, прилетев, они увидели разваленную будку входа в бункер и сорванный люк. В самом бункере они не нашли ни одного живого или мертвого солдата, только разбросанную униформу, вымазанную вонючей желтой слизью. Кто уничтожил весь гарнизон — осталось загадкой.

Славински вызвал к себе Заенчковского. Советник занялся созданием местной полиции, которой дал название Белорусские Национальные Силы. БНС набирались из жителей Муоса, присягнувших на верность Американскому правительству. Идейных изменников было немного, в основном в полицию шли из-за повышенного пайка. Рэй отдал приказ немедленно увеличить численность БНС и создать штурмовые отряды для участия в боевых операциях по взятию Центра. На восточной линии (станции Площадь Победы и Академия Наук) начались возмущения новыми порядками. Ответом на непослушание стали расстрелы и изгнание на поверхность. Для того чтобы попасть в элитные штурмовые отряды БНС, кандидат должен был расстрелять хотя бы одного непокорного. Были такие, кто соглашался.

Славински предпринял несколько попыток взять Площадь Независимости, но каждый раз должен был отступать с большими потерями. Он набирал новых рекрутов в штурмовые отряды, все увеличивая их численность. Регулярные рейсы на литовскую базу обеспечивали отряды оружием, но центровики не давали продвинуться в туннеле ни на один метр.

Увеличившаяся численность армии требовала все новых ресурсов на ее содержание. Славински особым декретом установил для местных обязательный 16-часовой рабочий день. Он ввел феодальную, вернее, даже рабовладельческую систему, где каждому морпеху и бээнэсовцу в собственность было отдано по 20–30 человек и установлены нормы выработки для них.

Подконтрольную ему часть метро Славински разделил на привычные ему штаты — каждая станция являлась отдельным штатом во главе с губернатором. Себя Рэй ожидаемо провозгласил Президентом. То, что президент — должность выборная, его совершенно не смущало.

И без того нелегкие условия жизни в Муосе, в американской части стали невыносимыми. Одуревшие от власти морпехи всячески издевались над своими рабами, насиловали и убивали их. И тогда начала проявляться другая, глубоко спрятанная в душе черта белорусского характера: однажды «памяркоунасць» белорусов истощается, и тогда они молча берут оружие. Причем это делают всем миром, от мала до велика. И бьются до смерти, не зная страха и не давая пощады врагам и предателям. Так уже было в истории.

На Партизанской началось стихийное восстание, которое возглавил один из местных жителей. Отобрав отряд из числа жителей верхнего лагеря, ночью он провел его боковым ходом в нижний лагерь и неожиданно напал на американцев и бээнэсовцев. Жители Партизанской поддержали его от мала до велика, вооружились, кто чем, и оккупанты на станции были перебиты и обезоружены. Этой же ночью, разделившись на две группы, повстанцы ударили по Тракторному заводу и Автозаводской. Освободительное движение в течение нескольких дней охватило почти всю восточную часть Автозаводской и западную часть Московской линии метро. Восставших, от названия станции, с которой началось восстание, прозвали «партизанами». А их вождя — дедом Талашом, в честь любимого героя белорусской истории.

Решающим в этой войне явился отчаянный поход деда Талаша через город. Он собрал отряд добровольцев в двести человек, вышел на поверхность и пешком направился в сторону Фрунзенской — базовой станции Американцев — по улицам разрушенного города. Средств индивидуальной защиты было недостаточно, и до Фрунзенской дошли человек семьдесят. Остальные погибли от радиации и нападений хищных мутантов. Но и оставшихся оказалось вполне достаточно: американцы совсем не ожидали опасности с поверхности, и тем более на Фрунзенской. В верхние помещения, и особенно к внешним гермоворотам, они не подходили вообще, и вверху на ночь оставались лишь самые неугодные, наказанные или больные рабы, то есть те, кому терять в этой жизни было уже нечего. Они с радостью впустили партизан и сообщили, что охранять склады и порядок на станции остался десяток морпехов, правда вооруженных до зубов; остальные переброшены на границу с партизанами. Гермолюк между Верхним и Нижним помещениями разрешалось открывать дозорным из числа рабов, для того чтобы впускать туда и обратно рабочих. Один из примкнувших к партизанам рабов открыл его, пропустив отряд, а затем под благовидным предлогом спустился вниз и, разыскав местного электрика, уговорил его вырубить свет на станции. Свет погас, партизаны стремительно хлынули на платформу.

Увидев в слабом свете фонариков мелькающие тени, морпехи подняли беспорядочную стрельбу. Но вырывающееся из стволов пламя делало их самих отличными мишенями в темноте, тогда как вооруженные арбалетами партизаны были не видны.

На Молодежной и Немиге услышали пальбу, но отряды карателей, двинувшихся с обеих станций, остановились в туннелях, потому что к этому времени партизаны и фрунзенцы, взломав склады, вынесли в туннели ящики с патронами и подожгли их. Пули и гильзы взрывающихся патронов не подпускали никого близко в течение нескольких часов. Этого времени с лихвой хватило на то, чтобы вынести оставшиеся боеприпасы на поверхность и взорвать вертолеты американцев. Это и было главной целью похода деда Талаша. На одном из складов партизаны обнаружили противорадиационные костюмы, что давало им возможность вернуться на родную станцию также по поверхности. Но их было недостаточно, и обратный путь большая часть войска повстанцев преодолеть не смогла. До уже освобожденной Пролетарской добрались немногие. Дед Талаш, вопреки всем законам природы, остался жив. Это чудо еще более подняло его авторитет в лице местных жителей. Он стал почти такой же легендарной фигурой, как отец Тихон.

Тем временем морпехи ворвались на восставшую станцию и обнаружили опустошенные склады боеприпасов. Без них положение оккупантов резко ухудшалось. Американцы начали отступать, сдавая станции одна за другой. А вот партизаны, напротив, осмелели. В считаные дни восстание охватило весь Юго-Запад. Практически все население восставших станций, вооружившись отнятым у американцев оружием, а также привычными арбалетами, копьями и арматурой, с лютой ненавистью убивало вчерашних хозяев. Неожиданный и дерзкий выход повстанческой армии деда Талаша на поверхность и уничтожение склада боеприпасов и вертолетов впервые повергли Славински в панику. Казалось, война проиграна. Но не в характере Рэя было так просто сдаваться.

Одним из последних рейсов с базы в Литве был привезен ядерный заряд. Стокилотонная бомба была предназначена для самоуничтожения базы при непредвиденных обстоятельствах. Сначала у Славински не было конкретного плана по применению ее здесь, в Минском метро. По его приказу бомба на велодрезине была отвезена на Октябрьскую незадолго до отступления американцев с этой станции и заложена в тайнике. Все минеры из числа бээнэсовцев были расстреляны как ненужные свидетели. Славински ласково поглаживал чемоданчик — радиоуправляемый привод бомбы. Если партизаны и центровики когда-нибудь дойдут до его кабинета, он, не задумываясь, нажмет красную кнопку. И этому гребаному метро — кранты!