Он доносился со старой красной сливы.

Соловей, усевшись на ветке расцветающей красной сливы, безмятежно тихо пел.

«Не спугнуть бы» — подумал я и тихо закрыл окно.

Февраль 1992 года. Сегодня день смерти жены.

Неужели прошло десять лет? То утро тоже было ясным, и на красной сливе пел соловей. То ли оттого, что я тогда лучше слышал, песня соловья звучала по-юному весело.

И жена, которая перед тем лежала несколько дней, встала, как обычно, оделась в будничную одежду и, слушая поющего соловья, радовалась, а днем, сидя за обеденным столом и держа в левой руке пиалу, перестала дышать. Это было совсем незадолго до ее восьмидесятилетия.

Ненадежность человеческой жизни. А ведь все думали, что, слабый и болезненный, я уйду раньше. Как было бы хорошо умереть вместо нее, мне так хотелось, чтобы она подольше радовалась последним годам жизни.

Больше всего я люблю 8 Токио февральскую погоду.

Мало дождей, воздух прозрачный и легкий, и, когда тихо, полной грудью вдыхаешь его, как в горах Швейцарии близ Женевского озера, кажется, что все тело наполняется энергией… Чудесно!

В это ясное утро мне захотелось всех благодарить, день обещал быть счастливым до самого вечера, и настроение было легким, безмятежным… Спустившись вниз и умывшись, я прошел в столовую, и тут раздался голос дочери:

— Так красиво поет соловей, я записала на пленку… И сейчас еще поет… Скоро весна.

Кажется, примерно в такое же время на следующий год после смерти жены дочь, услышав пение соловья, заплакала:

— Наверное, это мама грустит, как же тяжело…

Горько рыдавшая тогда дочь с тех пор сильно повзрослела. Прекрасно зная, что сегодня годовщина смерти матери, она даже не упоминает об этом.

Сразу после завтрака, бегло просмотрев газету, я хотел было вернуться в кабинет и приняться за работу, однако погода была так хороша, что мне захотелось немного пройтись по саду. Но, выйдя в него, я увидел, что на газоне под красной сливой стоит шезлонг.

Чем ходить, лучше прилечь на шезлонг, подумал я и, к своему стыду, сразу же улегся в него. Шезлонг был поставлен прямо против солнца, сиявшего в необъятном небе.

Я лег навзничь, вытянув ноги, и тут Солнце заговорило со мной. Слушая его рассказы о разном, я снял носки и закатал брюки снизу, подставив ноги солнечным лучам…

Не успел я расслабиться, как появилась моя редакторша из «Синтёся».

— Шла мимо на работу, — сказала она, — и решила заглянуть.

Предстать в столь непотребном виде перед этой молодой и красивой женщиной — не только невежливо, но и стыдно, но времени на то, чтобы привести себя в порядок, не было.

Впрочем, она примерно лет десять была редактором моих книг, и мы стали близкими друзьями, поэтому я чувствовал себя свободно, решив, что она простит мне мой вид, но молодая женщина, вероятно, сама почувствовала смущение, поэтому, коротко рассказав мне о том, что привело ее ко мне, и заметив, что заскочила на секунду, она тотчас же ушла.

А дело состояло вот в чем: она на днях закончила чтение моей рукописи, которую в июне этого года будет издавать издательство «Синтёся», находится под сильным впечатлением, но затрудняется выбрать название для книги. Сколько ни думала, так и не могла придумать ничего сверх того, что придумал я сам.

— «Сон Великой Природы». На том и остановимся. — С этими словами она поспешно удалилась.

Я не мог проводить ее до ворот и, продолжая лежать, сказал только:

— Будьте здоровы!

Внезапно с неба раздался глас:

— Ну и дурак же ты! — и я невольно привстал на своем шезлонге. — Вот это дурак так дурак! — загремел в небе тот же голос.

Солнце с небес заулыбалось:

— Слушай голос Небес!

— При твоем общественном положении можно ли вести себя как дикарь? Болван! — Это был тот же голос с Небес.

Я удивился — неужели я вел себя как дикарь? И поспешил привести себя в порядок, а голос с необъятного неба продолжал звучать. Хотя, кажется, не достигал моих ушей.

Солнце, в упор глядя на меня, с улыбкой спросило:

— Ты, наверное, помнишь, что тебе говорило Небо?

— Мне оно многое говорило, но главное заключалось всего в нескольких словах.

— Название, которое ты выбрал для своей новой книги «Сон Великой Природы», — это твой выбор, поэтому будем считать, что он хорош, но как ты смотришь на то, чтобы переменить «Великую Природу» на «Небо» и назвать книгу «Сон Неба»?..

Я подумал было, что госпожа Родительница не слишком часто употребляла слово «Небо», но тут заговорила сама Родительница:

«Небо радость

Небо говорит

Небо проливает на землю дождь правды

Небо увлажняет землю

Небо дает благородное дыхание голосам поющих птиц

Небо говорит щебечущим птицам:

„Несите весть о радости!“

Небо вечно хранит наш мир

Оно вечно с нашим миром

Небо как и человеческое сердце

Небо — сердце нашего мира

Голос Неба — стержень движения нашего мира

Оно помогает нашему миру, оно движет им

Небо однажды видело Великий Сон. Это был Сон о Сотворении Мира.

Небо обратилось к этому миру

И выбрало из Моря грязи истинные вещи

Небо создало стержень этого мира.

Небо снова увидело Великий Сон. Слушая радостные голоса людей, живущих на обширной равнине, оно дало этим людям различные искусства и способности, но…

Небо, глядя на них, всегда наблюдало за тем, соответствует ли образ жизни людей, обладающих данными им способностями, воле Неба.

Несмотря на это, люди в пылу соперничества породили печаль и, пойдя против воли Неба, притесняли друг друга, гнались за выгодой, мучили друг друга и уже пошли по темному пути».

Речи госпожи Родительницы о Боге, когда бы я их ни слышал, запечатлевались в душе, их было вроде бы легко и в то же время трудно понять, поэтому позже я внимательно прослушивал то, что записал на пленку, внимательно прочитывал их в напечатанном виде, и только тогда это становилось основой для моих духовных занятий. Поэтому, когда я слушаю ее рассказ — казалось бы спокойно, без напряжения, — полагая при этом, что я серьезно размышляю о Небе, я вдруг на какой-то момент отвлекаюсь…

Когда я очнулся. Родительница, к моему удивлению, говорила:

— Небо обратилось к дольнему миру, избрав моим вместилищем ясиро.

Небо передает правду человеческим сердцам.

Небо учит радости.