Брис опустился перед лавкой, осторожно перерезал ремни. Зачерпнул воды из стоящего тут же ведра. Приподнял Ильту голову и плеснул в лицо. Побратим судорожно вздохнул, открыл глаза - испуганный, готовый к новой боли. Брис почувствовал, как напряглись у него под рукой плечи и тут же обмякли.

– Получилось… Ход… - сказал Ильт в два приема, закашлялся. - Я знал, вы пойдете…

– Молчи, тебе нельзя.

Ильт засмеялся. Брису стало жутко, а побратим смеялся, выхаркивая кровь и корчась у него в руках.

– Теперь можно. - Губы у него посинели, из раны потекла кровь. - Я так молчал…

Кровь капнула с лавки на пол. Брис скинул куртку, зажал рану. Лекаря надо, срочно, а то ведь помрет, дурак!

– Молчи.

– Так было больно… я не знал, что так больно… не сказал, - выдохнул гордо.

Мальчишка, сопляк.

– Да замолчи ты! Росс-покровитель, ведь помрет же!

…И никто не узнает, что ход был свободен.

Брис плотнее прижал к ране куртку, надавил - Ильт дернулся у него в руках и зашелся в новом приступе кашля, разбрызгивая мелкие капельки крови. У Бриса выступила испарина.

– Больно… Теперь ты не скажешь «сопляк»… да? «Его не выходить, - думал Брис. - Вон, слова вместе с кровью идут. Зачем зря мучить? Палач терзал, теперь лекарь будет. И все равно умрет. Уже бы умер, была бы рана чуть-чуть поглубже».

– Они меня так… а я не сказал… - Ильт слизнул кровь с губ, попытался улыбнуться.

Умрет и побратима за собой потянет. Дромар не простит. Ильт еще порывался что-то сказать, но Брис отбросил куртку и голой рукой нажал на рассеченный бок. Теплое, густое потекло между пальцами, захрипел Ильт - и Бриса ударило изнутри болью, хлестнуло ледяным ветром.

Огромный Орел мелькнул между побратимами, отбросил князя Дина крылом. Крикнул что-то - как кричат, сорвавшись в ущелье, - отчаянно, предчувствуя смерть. Перед глазами Бриса мелькнуло рассветное небо, поднялась отвесная скала. Удар! Качнулся под ногами пол, да что пол - весь замок вздрогнул, весь мир. Боль - точно каждая косточка переломана. Тоска - как душу вырвали. Громыхнул ледяной голос:

– Проклят! Тарет дон вед… - незнакомые слова звучали так, словно кто-то бил мечом по щиту.

Брис рухнул на колени, закрыл лицо измазанными в крови руками. Пусто, как пусто внутри… Орел-покровитель?… И раньше не было ответа, но только сейчас Брис понял, что такое - мертвая тишина. Страшная, она давит на плечи, вот-вот размажет по каменным плитам.

Закашлял Ильт, завозился на лавке. Окликнул сорванным, непонимающим голосом:

– Брис?…

Орел-покровитель!…

…Больно. Как тогда, на Орлиной горе. Даже сильнее - давило на грудь, жгло, точно дышал горячим воздухом Черных песков. Голова кружилась, и Митька не сразу понял, что лежит. Горячее и шершавое мазнуло по щеке, и княжич открыл глаза. Агрина заскулила, снова лизнула. Митька погладил собаку и приподнялся.

Оказывается, он лежал на жестком диванчике в нескольких шагах от стола. Валялся перевернутый стул, капало на пол разлитое вино. Хранитель что-то сыпал в бокал и помешивал, звякая ложечкой.

– Выпей, - подошел он к Митьке.

Вино, сильно разбавленное водой, сверху плавают засушенные лепестки, и пахнет чем-то незнакомым, горьковатым. Щиплет язык. Сунуть бы в горло два пальца, проблеваться той мерзостью, что увидел. Но нельзя.

– Пожалуйста, - Митька вцепился в рукав Хранителя, - я должен дальше!

– Лежи. - Курам отобрал бокал, с силой надавил на Митькины плечи.

– Я не запомнил! - он рванулся из рук Хранителя: - Что-то сказали тогда, а я не понял!

– Да, предсказание сделано на том языке, что старше названия нашего города. Агрина, принеси.

Пес цапнул со стола листок и метнулся к хозяину.

– Вот, смотри.

Буквы знакомы, но слова, в которые они складывались - нет. Вед, тарет, мальток… Кроме одного: Дин.

– Вы переведете? - спросил торопливо, словно мог еще успеть вернуться в прошедшее и спасти Бриса от него самого.

– Нет. Не мое это дело - беседовать с покровителями.

Я могу угадать лишь пару слов: «когда» и «враг».

– Тогда кто? Священники?

– Не думаю. Язык этот давно утрачен, согласно легенде на нем говорили звери-хранители в Саду Матери-заступницы. Я только раз слышал о человеке, который мог понимать его. Выходец из Дарра, из тех, что не сидят подолгу на одном месте.

– Когда вы о нем слышали? - Митька сел, осторожно качнул головой: вроде бы не кружится.

– Давно. Тогда он еще был молод и любил похваляться своими талантами. Может быть, он еще жив. На твоем месте я бы поспрашивал у мастеров амулетов, может, знают о земляке.

Митька кивнул, вспомнив торговца из маленькой лавки. Первого, кто увидел, что род Динов потерял покровителя. По их собственной вине. Создатель, какая же подлость! Митьку снова замутило.

– Хранитель Курам, я должен узнать, что произошло дальше.

…Почему-то в комнате выздоравливающего рассвет чище и невесомее. Подушку и край одеяла окрасило розовым, и даже лицо Ильта не казалось таким зеленовато-землистым. В полном дорожном облачении войти тихонько Брису не удалось, впрочем, он и не особо старался. Княжич Торн открыл глаза, повернул голову. Брису захотелось прикрыть лицо рукой в плотной перчатке, чтобы не увидеть снова все то же недоумение в глазах побратима.

Но сегодня Ильт взглянул спокойно, и Брис обрадовался было, но тут же понял - лучше гнев и обида, чем такое равнодушие.

– Я уезжаю, - сказал он быстро. - Прощения вымаливать не буду, такое не прощается.

Ильт молчал.

– Вот, возьми. - Брис положил на грудь княжичу свиток, скрепленный родовой печатью. - Это дарственная.

Динхэл переходит в твое владение и зовется отныне Торн-хэлом.

Ильт шевельнулся, пытаясь сбросить бумагу. Выкашлял:

– Не надо.

– Думаешь, откупаюсь? - Наверное, ухмылка вышла страшная, потому что Ильт прикрыл на мгновение глаза. - Да нет, просто так будет справедливо. Ты защищал этот замок до конца, тебе и владеть. А я в Иллар больше не вернусь. Прощай.

Ильт ответил взмахом ресниц: прощай. Показал рукой: нагнись ближе.

Брис наклонился. Проклятие, удар или плевок в лицо - он все примет безропотно.

– Я буду помнить… то хорошее… что было.

Патруль ехал вдоль реки. Длинные тени, проложенные закатным солнцем, тянулись к медовому краю и никак не могли тронуть чужой берег. На той стороне сидели рыбаки, свесив с невысокого обрыва босые пятки. Течение узкой, но вредной речушки все норовило утянуть лесу из конского волоса, и мальчишкам частенько приходилось вытаскивать удочки и забрасывать заново.