– Э-э, нет, так у нас не делается! – воскликнул Сергей после того как швед, сделав робкий глоток, поставил почти нетронутый стакан на столик. – Если ты так пьешь, значит, ты нас не уважаешь! Или показываешь нам свое капиталистическое превосходство! У нас принято до дна!

Калле вспомнил свои скучные секретные занятия, казавшиеся иногда даже глуповатыми. Ну разве можно было поверить в то, что его будут насильно заставлять пить?! Теперь же оказывалось, что инструктаж-то был весьма полезным!

– Понимаете, – произнес Калле, – я себя не очень хорошо чувствую. Устал немного, дорога… впечатления…

– Тогда тем более надо выпить! – не унимался его будущий коллега. – Водка, она же усталость в момент снимает!

– Нет, – с нарастающей решительностью, как и рекомендовали на уроках, ответил Калле, – дело в том, что у меня проблемы с желудком, я вообще пью очень мало. А когда устал, то совсем не пью. – И быстро, опять же в точном соответствии с инструкцией, переменил тему и вежливо поинтересовался: – Кстати, а вы не знаете, где здесь находится туалет?

В мокром туалете отвратительно пахло. Калле сначала даже подумал, что сопровождающие ему отомстили за то, что он отказался с ними пить, и показали не настоящий туалет, а что-нибудь другое. Правда, что?.. Похожий запах в Швеции использовался для наказания людей, которые плохо ухаживали за своими домашними животными. Если инспектор по защите прав животных, к примеру, обнаруживал, что какой-нибудь хозяин не соблюдает должную чистоту и гигиену, то он приходил к нему домой и вскрывал специальную ампулу, после чего по жилищу разносился жуткий запах, избавиться от которого можно было только через несколько дней. Но вообще такие истории случались крайне редко. А тут туалет в поезде – и такая вонь! Калле вернулся в купе, прилег на свою полку и почти сразу же уснул – под мощным гнетом только что полученного обонятельного шока, а также всего увиденного и пережитого в советской столице.

– Сразу видно, не наш человек! – глубокомысленно заключил Сергей, допивая водку и сочно закусывая помидором «бычье сердце». Помидор был тяжелый, дольчатый, с синеватыми венами, по которым, казалось, действительно текла алая бычья кровь.

– А ну, орел, давай потише! – строго одернул его больше помалкивавший комсомольский вожак. – С чего бы ему «нашим»-то быть? Он из вражеского лагеря. Но международные скандалы нам при этом совершенно не нужны! Так что ты, смотри, следи за собой!..

У вологодского вокзала их встретил водитель на белой «Волге».

– От города до колхоза ехать больше двух часов, – сообщил Виктор. – Председатель машину свою прислал, чтобы вы могли получше рассмотреть наши края. Я с вами дальше не поеду, но телефон горкома комсомола в колхозе есть, так что, если что – помощь там понадобится или вопрос какой возникнет – сразу же звоните!

Осторожно пожав друг другу руки, они попрощались.

Калле усадили на заднее сиденье машины справа. «На этом месте у нас только начальники большие ездят», – слегка насмешливо объяснил Сергей и тут же позабыл о шведском госте, увлекшись разговором с водителем.

Говорили они очень быстро, Калле почти ничего не понимал. А за окном было спокойно и красиво – бегали зеленые поля, мелькали малоподвижные коровы и высокие караулы телеграфных столбов. Вверху на столбах располагались белые фарфоровые катушки с проводами, по две с каждой стороны столба. Сначала Калле подумал, что они похожи на бараньи головы. Потом решил, что это скорее головки огромных музыкальных инструментов, катушки – это круглые колки, натягивающие сделанные из бычьих жил струны. Инструменты аккомпанируют, а пейзаж поет…

Водитель в серой помятой кепочке и Сергей по-прежнему без умолку разговаривали, и Калле представлялось, что все их слова сливаются в быстрое и бесконечное повторение названия Вологда.

Проехав примерно полпути, они остановились у обочины – шоферу понадобилось посмотреть что-то в моторе. Калле вышел из машины. Метрах в десяти от них, у небольшой дорожной развилки виднелся голубой указатель: «Свиноводческий комплекс Совхоз «Коммунист».

Калле вообще-то считал свиноводство весьма достойным занятием. И никогда не забывал, что их семья по-прежнему живет в доме, построенном на средства от продажи хряков, свиноматок и поросят. Но название совхоза показалось ему странным.

«Интересно, а если бы дед, голосовавший за партию трудовиков, восемьдесят лет назад назвал свое хозяйство «Свиноводческая ферма «Трудовик», что бы про него подумали?» – мелькнуло в голове у Калле, и он тихонько рассмеялся.

– Да чокнутый он, этот чех, я тебе, Петрович, отвечаю! – негромко сообщил водителю Сергей. – Я еще в поезде это понял. Видишь вон, стоит и сам с собой смеется… К тому же он больной какой-то, он нам вчера сам признался.

– Простите, пожалуйста, – церемонно обратился к ним «чокнутый», – а мы не могли бы заехать ненадолго в этот свиноводческий комплекс «Коммунист»? У меня прадед когда-то выращивал свиней, и муж сестры этим занимается. Мне было бы очень интересно посмотреть!

– Не положено! – строго ответил Сергей. – Нам поручили доставить тебя прямиком в наш колхоз, а обо всем остальном нужно договариваться дополнительно. Вот приедем на место, там у председателя и спросишь!

Калле снова вспомнил инструктора, который говорил, что иностранцы в России всюду ходят с сопровождающими, и каждый их шаг контролируется советским государством. Это тоже казалось ему преувеличенным и надуманным – и тоже оказалось правдой. Хотя странно, конечно… Ну что случится, если он просто посмотрит, как живут эти коммунистические свиньи? Неужели так же, как на ферме его шурина Мэтью? Там животных содержали в просторных, удобных и хорошо вентилируемых вольерах со стеклянными стенами. По периметру каждого вольера был построен коридор, по которому ходили ветеринары и прочий персонал, а корм подавался через специальные отверстия в стенах этого коридора. В каждом свинарнике была установлена мощная система аммиачных датчиков, так что, едва в воздухе появлялся лишь слабый намек на запах вчерашнего туалета, как в помещении автоматически включалась аппаратура помывки и просушки – что-то вроде дезодорирующего душа и для вольера, и для свиней. Предприятие Мэтью, кстати, называлось «Розовая хрюшка»…

Заметив, что Калле расстроился, Сергей немного смягчился:

– Понимаешь, ты не думай, что мы тебе не доверяем. Просто у нас такие порядки, без разрешения никуда не пустят. Нас самих бы не пустили! Но мы обязательно спросим у Петра Григорича, председателя нашего. Он позвонит, куда надо. И если там разрешат, мы покажем тебе всех наших хряков!

«Не разрешено… не положено… – задумался Калле. – Как называется такой тип предложения? Безличное? Неопределенно личное?..» Точно он не помнил. Зато в памяти снова зазвучал голос инструктора, предупреждавший о том, что в целях собственной же безопасности избегать сопровождения не следует, а лучше вообще никуда не ходить одному. И всегда быть максимально внимательным и сосредоточенным…

Сосредоточившись и мобилизовав внимание, Калле уставился за окно. А там по-прежнему кисть невидимого ветра размашисто смешивала зелень полей и голубизну неба. Мелькнул вдоль дороги маленький, неправильной формы домик – кривобокий, просевший, острым углом уткнувшийся в землю, с покосившейся дверью. Но свежевыкрашенный, белоснежный, чем-то похожий на острый парус.