– Что ты за человек, не пойму. Тебя мордой в дерьмо – а ты хлебаешь да нахваливаешь. Юрий столько горя принёс твоему княжеству и твоей семье, а ты ему служишь. Знала бы, что так сложится – сама Федьку бы прирезала по пути сюда, рука бы не дрогнула. Верно говорят: нет в Добрише мужчин, кроме княгини. И князя нет: так, пустышка. Ни крови Рюрика, ни чести его.

– Настя, это всё ради княжества, ради Руси…

– Пшел вон. Видеть тебя противно.

Княгиня выскочила из горницы. Хлопнула дверью так, что погасла лампадка под образами.

Хорь покачал головой. С трудом открыл перекосившуюся от удара дверь, пошёл следом за Анастасией.

Дмитрий остался один. Стоял молча, гонял желваки на щеках.

Сентябрь 1229 г., Булгарское царство

В редких мордовских селениях возвращающееся булгарское посольство встречали неприветливо: хлеб для воинов и овёс для коней приходилось чуть ли не силой брать, местные старосты кривили рожи и врали про неурожай. Когда Азамат сказал про гнев эмира за такое неуважительное отношение к своему сардару, один мордовский князёк хмыкнул:

– Эмира, говоришь? Какого из них? Вы там сами разобраться не можете, кто главный. Ну ничего, придёт оросский царь из Булымера, наведёт порядок. А то от ваших податей продыху нет. То последний кусок отдай, то землю бросай, иди дорогу строить.

Азамат разгневался, велел портки содрать да всыпать князьку по заднице прямо на глазах у подданных.

Ехали дальше, встречали печальные следы недавней войны: разрушенные заставы, пепелища на месте сёл. Юрий Всеволодович разорил весь северо-восток в отместку за сожжённый Нижний Новгород, а тот построен был на месте отбитой у эмира крепости Ибрагим-Балик. Война вечная, правых нет. Сардар рассказывал:

– Еле отбились тогда. До сих пор на границе стычки бывают с владимирскими. Мир нужен, очень. А ещё лучше – союз.

Потом говорил о том, как всё разумно устроено в эмирате: купцам и ремесленникам почёт, охрана закона и власти. Государственным землепашцам, ак-чирмышам, лучшие земли отданы, за это они налоги платят, а как война – идут в ополчение, конные и оружные. Неплохие бойцы, хотя до курсыбая, постоянной армии, им далеко. Туда добровольцев набирают, профессионалов; каждый одвуконь, луком и саблей виртуозно владеет, многие в кольчугах. В Булгарском царстве народов немало: кыпчаки, мордва и черемисы, буртасы и башкиры; все – данники эмира, все войско дают.

– Если всё так хорошо устроено, государство крепкое – зачем Алтынбеку помощь?

Азамат вздохнул:

– Да свои же воду мутят. Бейлербеки, наместники, больше воли хотят, купцы и крестьяне – меньше налогов. Особенно те, что ислам не приняли, их-то двойными податями обложили. Недовольные всегда есть, а как беда нависнет вроде монгольского нашествия – они и вылезают на свет.

– Нет в мире совершенства, – сказал помрачневший Дмитрий.

Сардар глянул на товарища. Сказал тихо:

– Не переживай, всё уладится. Договор составим, князья и эмир подпишут, вернёшься домой. С Анастасией помиришься, а как иначе. Любите ведь друг друга, я же вижу. Просто сильные оба, с норовом, трудно вам уживаться – вот как Булгару с Владимиром.

– Если не хуже, – усмехнулся Ярилов. Только усмешка вышла грустная.

Гонца увидели издали: скакал, пути не разбирая. Подлетел, вывалился из седла. Прохрипел:

– Беда, сардар. Наши в западне, выручать надо. Привёз тебе чёрное известие от эмира, да укрепит Всемогущий его дух и насытит силой.

Сентябрь 1229 г., Добришское княжество

В родной земле и дышится легче. Это чужакам дорога лесная узка, еловый лес мрачностью пугает, сыростью по ночам продирает до костей. А Анастасии всё в радость: тощие болотные осины и густые березняки будто кивают, возвращению радуются. Перепуганный зайчонок путь пересёк, ускакал в кусты: рязанцы плюются на дурную примету, а княгиня хохочет: забавный зверёк, лапы выше ушей выбрасывает на бегу, а уши прижаты от страха. Солнечный луч сквозь листву продрался, в щёку поцеловал – и легче на душе. Скоро уже мальчишек своих встретит, обнимет, запах детский вдохнёт. А там и Димушка вернётся. После ссоры любовь – жарче, сладостнее.

Последний привал перед Добришем, один дневной переход остался. Разбили становище, шатры поставили. Юрий Игоревич, князь безместный, радуется чему-то, ходит гоголем. Не ко времени решил вдруг пир устроить.

– Приходи, княгиня. Меды будем пить, праздновать.

– Чего праздновать? Где видано, чтобы в походе хмельным баловаться?

– Так вот и отметим окончание пути. Завтра уже на месте будем, к вечеру, бог даст.

– Вот тогда и отпразднуем, князь. А завтра вставать до света.

– Что, не терпится в Добриш?

– Конечно. Соскучилась.

– Вот и мне не терпится.

Странно сказал. Подмигнул, рассмеялся. Чего его распирает так? И настроение как-то улетучилось, тревога сердце холодными пальцами тронула. Как там сыновья, Рома и Антошка маленький? Как Дмитрий?

Хотела с Хорем душу доброй беседой успокоить, да вовремя вспомнила: нынче пятница, до заката зажжёт огонь, будет в своей кибитке сидеть. Говорит, что с этими приключениями много заповедей иудейских нарушал, шаббат не соблюдал, священных книг не читал, пора возвращаться к привычной жизни.

Не стала старого друга беспокоить. Прилегла на конскую попону, а сон не идёт. Вместо него – забытье какое-то. Вот увидела, как ещё отроковицей над греческой комедией склонилась, читает про войну мышей и лягушек, хохочет. А тятя сидит напротив, жидкую бородёнку поглаживает, от счастья жмурится, что дочка у него такая умница. А то вдруг вспомнились ночи с Дмитрием: в жар бросило, щёки запылали. Ласков муж, да искушён. И руки его, сильные и нежные одновременно, и дыхание его, и крик…

Анастасия очнулась. Поднялась на лежанке, щёки потрогала – горячие. Усмехнулась над собой. Потянулась сладко – так, что косточки затрещали. Скорее бы уж князь из Булгара вернулся.

Встала, вышла наружу – охладиться немного, успокоиться. Лес, в темноте похожий на доброго огромного зверя, сонно шумит. Звёзды перемигиваются, над распалённой княгиней хихикают.

Шла назад мимо рязанского шатра – и замерла вдруг, будто нагайкой по лицу ударили.

– Да никуда она не денется. Откажется от беспородного муженька и за меня выйдет. Нет – так ей же хуже, в монастыре сгниёт. А щенков утопить велю.

Это Юрий Игоревич. Голос пьяный, возбуждённый. Про что говорит?

– Дрянь вы какую-то задумали. Почему мне раньше не сказали, ещё во Владимире? Я бы не поехал. Не хочу пачкаться, чтобы потом всю жизнь не отмыться было.

Княгиня и этот бас узнала: Евпатий Львович, боярин рязанский. Хоть не особо вежлив, в придворных хитростях не искушён, а сразу видно – хороший дядька. Сильный, надёжный.