Неужели я поставил советников в затруднительное положение, привел в замешательство? Неважно. Мне хотелось придушить Фокса, схватить за старую жилистую шею, выволочь во двор и отдать на растерзание собачьей своре. Однако я ограничился словесным выпадом. По крайней мере, этот фатоватый француз не сможет доложить Луи, что английский король учинил варварскую расправу над одним из своих подданных.

За пределами Тронного зала я постоял, привалившись к дверям, и понемногу успокоился. Теперь мне все стало ясно. Отец вознамерился править из могилы с помощью трех своих верных советников. Именно поэтому он не назначил регента: негласный проводник королевской воли будет действовать более надежно и скрытно, и оба эти обстоятельства отлично устраивали отца. Теперь он мог безмятежно покоиться в своей великолепной гробнице («посмертная обитель роскошнее, чем любой его земной приют», отозвался о ней один придворный острослов), вполне довольный сознанием того, что его не заслуживающий доверия своевольный отпрыск не примет важные решения самостоятельно.

«Он невосприимчив и глуп…» Неужели отец думал, что я по тупости природной соглашусь неправомерно использовать мою подпись или королевскую печать? Дельце пахло государственной изменой. И он полагал, что даже она оставит меня равнодушным?

Оказавшись в своих уединенных покоях, я налил себе большой кубок вина. (На тот момент мне уже удалось избавиться от навязчивой помощи придворных и слуг.) Гнев и унижение сражались в моей душе, но холодная суровая решимость возобладала. В конечном счете мне хотелось наказать вовсе не Фокса. Ведь он лишь исполнял приказ, храня верность королю, которому присягнул много лет назад. Господи, пошли мне такого слугу!

Я приблизился к отцовской кровати. С нее уже сорвали выцветшие, потрепанные занавесы, соломенный тюфяк и жалкие покрывала сменились уютной периной и мягкими шерстяными одеялами. Я тратил деньги отца, уничтожил привычную для него обстановку, нарушил его брачные договоры, отказался от его претензий на приданое и жарко топил камины, которые при нем стояли холодными. Я сделал многое, однако не устранил его влияния на мою жизнь. Он по-прежнему оставался королем Англии и правил страной руками своих советников.

Я растянулся на кровати и погрузился в размышления. Каким же я оказался дураком! Неужели мнение отца справедливо? Меня это ужаснуло. Значит, я решил, что королем быть легко? Ведь так и было задумано — меня успокоили, убаюкали мои страхи и сомнения…

Мне необходимы верные люди. Не осторожный и выдохшийся отцовский Совет, а мои собственные сподвижники. Для начала хотя бы один надежный сторонник. Кто? Я лежал, растерянно поглядывая на резной деревянный остов балдахина, рассматривал вышитых на нем херувимов, затейливые банты, символизирующие союз истинной любви и дружбы, сцены охоты, но в голове не всплывало ни единой стоящей мысли.

— Ваша милость?

Дверь тихо приоткрылась. Я резко поднялся с кровати. Кто посмел нарушить…

Появился Уолси. Он притащил какой-то свиток.

— Не сейчас, — сердито отмахнувшись, буркнул я, не имея на тот момент никакого желания проверять отчеты. — По-моему, я дал ясное указание, чтобы меня не беспокоили!

Похоже, мне не подчиняются даже в моих личных покоях.

— Я знаю, — с поклоном ответил он. — Однако мне удалось убедить вашего камергера…

Уолси. Да. Он был моим сторонником. «Мне удалось убедить вашего камергера». Изысканно тактичный, речистый Уолси. Почему я сразу не подумал о нем? Потому что побаивался, меня страшили его потрясающая деловитость, неисчерпаемые способности, сочетаемые с неутомимым умом и моральными принципами, которые столь легко менялись. Однако, надо признаться честно, я отчаянно нуждался в его услугах.

Эти мысли стремительно промелькнули в моей голове, не заняв и минуты, и я проворчал:

— Что же вам нужно?

— Передать вам запись того, что произошло после вашего ухода. — Он улыбнулся. — Создалась на редкость курьезная ситуация. Жаль, что вы не видели, в каком замешательстве пребывал француз. Фокс заявил…

Но я едва слушал доклад, критически оценивая его поступок. Как умно было предоставить мне такую запись. Тонкая лесть Уолси была почти неуловимой. Он не восхвалял мою красоту, мои совершенства, не сравнивал меня с Гераклом или прочими героями. Он предпочитал говорить по существу; догадавшись о моих слабостях, он стремился поддержать меня, укрепить мои силы. Да, Уолси…

* * *

Вскоре, по моему ясному и четкому распоряжению, Уолси занял должное место в Тайном совете. Я вежливо сообщил Фоксу, Расселу и Уорхему, что их способности, вероятно, пригодятся в иных, церковных сферах, достойных их высокого сана, поскольку Совет надобно уравновесить мирянами. Отставные советники выглядели довольными. Дураки.

* * *

Несмотря на озабоченность государственными делами, я не хотел обделять вниманием Екатерину. Дабы она не скучала, я устраивал для нее развлекательные приемы и приложил немало усилий, чтобы привлечь к нашему двору хороших музыкантов.

После длительного обмена письмами я заполучил наконец музыкального мэтра: монаха Дениза Меммо, органиста из церкви Святого Марка в Венеции. Пришлось заплатить изрядную сумму золотом (того требовали любые хорошие приобретения, как я успел узнать), а также лишить Меммо одного духовного сана и сделать бывшего монаха моим придворным священником. После получения согласия по всем пунктам он прибыл в Англию, куда привез из Венеции великолепный орган. Мне не терпелось опробовать его, ибо меня давно интересовали тайны конструкции этих инструментов и тонкости извлечения из них столь гармоничных звуков. И вот, когда в Гринвичском дворце установили орган, Меммо представилась возможность выступить на придворном приеме.

Уолси (теперь присматривающий как за мелочами, так и за более важными делами) велел принести в зал стулья из королевских покоев, чтобы слушатели могли расположиться со всеми удобствами. Он приказал накрыть у стены столы с легкими закусками и напитками и повсюду расставить новые канделябры с превосходными большими свечами. Они могли гореть на протяжении всего концерта, причем без густой копоти, так что инструмент Меммо не испортится.

Мы с Екатериной вошли в зал первыми и заняли почетные кресла в первом ряду. Начался ноябрь, и королева стала носить свободные наряды. Формы ее тела заметно округлились, что наполняло меня чувством гордости. Под складками шелкового зеленого платья скрывался мой наследник, набирающий вес для будущего рождения.

Музыка Меммо произвела потрясающее впечатление. Он играл почти три часа, и никто из придворных даже не шелохнулся. Все слушали как зачарованные.

Позже, хотя уже близилась полночь, мы собрались у длинных столов, уставленных блюдами с креветочным желе, заварным кремом и белыми булками. Все выглядело на редкость аппетитным и свежим: Уолси умел заказывать изысканную еду. Всем хотелось высказаться, и Меммо окружили восхищенные почитатели. Такая восприимчивость порадовала меня не меньше, чем прекрасно подобранные угощения. Надо будет похвалить Уолси.