– Сейчас я просто очень голоден, – заявил Фред. – Мог бы съесть немного салями, конечно, если тебе, Сол, не жалко колбасы.

– Вот это разговор, – одобрил Сол и направился в кухню.

Утром во вторник, в четверть двенадцатого, я нажал на кнопку звонка у входной двери старого аристократического особняка, призывая Фрица отодвинуть засов.

Рядом со мной стояли Сол и Фред. Поспав у себя дома в собственной постели, Фред в девять часов вновь явился на квартиру Сола. Я же провел ночь у Сола на кушетке в гостиной. Причем проснулся довольно рано, как и Сол, и мы включали программу радионовостей в шесть, в семь, в восемь, в девять и в десять часов и в конце концов были полностью информированы о текущих событиях во всем мире. В одиннадцатом часу я позвонил в редакцию «Газетт» и попросил передать Лону Коэну, что до одиннадцати утра он может застать меня на квартире Сола, затем – в нашем офисе. Вульфу я не звонил. Ведь я ему объявил, что мы будем решать, как поступить с Орри, и пусть себе думает, что этим мы занимались всю ночь напролет. За завтраком я и Сол умяли два толстых куска жареной ветчины, шесть вареных яиц и около дюжины тонких ломтиков поджаренного белого хлеба, посыпанных зеленым луком. Сол выращивает лук в ящике на подоконнике в кухне.

Я погрешил бы против истины, если бы стал утверждать, что Вульф разинул рот, увидев нас, входящих в кабинет, но подобный казус мог произойти, если бы он заблаговременно не услышал наши голоса в коридоре. Тем не менее Вульф не упустил случая разыграть перед нами целый спектакль. Сперва он не спеша дочитал абзац до конца, потом заложил страницу тонкой полоской из чистого золота, отложил книгу в сторону и только после всех этих манипуляций сказал:

– Доброе утро.

Сол сел в красное кожаное кресло, Фред пододвинул для себя желтое, а я занял обычное место за своим письменным столом и заявил:

– Я попросил Сола доложить: он был хозяин, а мы – его гости.

– Фред пришел примерно через час после того, как Арчи вам позвонил, – начал Сол. – Я по телефону пригласил Орри к себе на девять часов вечера. Мы решили попытаться вынудить его покончить жизнь самоубийством. Когда Орри пришел, мы обыскали его. Как всегда, у него при себе был револьвер, в кармане пиджака мы обнаружили алюминиевую трубку для сигар «Дон Педро». Затем примерно с полчаса мы беседовали в гостиной. Говорил главным образом Арчи; он заявил Орри, что мы сделаем для него невозможным продолжать жить.

По словам Орри, Бассетт собирался его уничтожить, а Пьер нагрел на тысячу долларов. Я обмотал алюминиевую трубку самоклеющей лентой и положил снова Орри в карман. Револьвер мы оставили у себя. Он ушел около десяти часов вечера.

«Приемлемо», – можно было прочесть в глазах Вульфа, но сам он молчал. Губы оставались крепко сжатыми. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Сол взглянул на меня и уже было хотел что-то сказать, но не успел: ему помешал какой-то звук. Вернее, два звука. Сперва звонок в дверь, а через мгновение – оглушительный грохот. Вскочив, мы помчались в прихожую. Впереди – Фред, сидевший ближе всех к двери. Но в прихожей он остановился, и я обогнал его. У двери, ведущей на улицу, я притормозил, потому что пол был усеян осколками стекла. От нашей фирменной панели с прозрачным изнутри стеклом – три на четыре фута – ничего не осталось, кроме зазубренных краев в пустом проеме. Отодвинув засов, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

Внизу, на тротуаре, я заметил пальто Орри Кэтера. Ничего другого разглядеть сверху было нельзя. Спустившись по ступенькам, я взглянул на его лицо. Никаких повреждений. Он был слишком влюблен в свою внешность, чтобы держать трубку на манер Пьера. Девять дней и десять часов или двести двадцать шесть часов прошло с тех пор, как я стоял и смотрел на то, что когда-то было лицом Пьера.

Я поднял голову и увидел рядом с собой Сола и Фреда.

– О'кей, – проговорил я. – Стойте здесь, а я пойду позвоню Лону Коэну. Я перед ним в долгу.

В тот вечер, в половине десятого, мы – я и Вульф – после ужина направились в кабинет, чтобы насладиться кофе, когда в дверь позвонили. Вульф мельком взглянул в ту сторону, но не остановился, хотя увидел, кто пожаловал. Перед этим, по моему настоянию, Ральф Кернер из ремонтной мастерской первым делом привел в порядок входную дверь и вставил новую панель с прозрачным лишь изнутри стеклом. Засов тоже заменили, и он еще не совсем свободно скользил в пазах. Отворив дверь, я впустил инспектора Кремера.

Он как-то странно взглянул на меня, будто хотел о чем-то спросить, но не знал, как лучше сформулировать вопрос. Затем он окинул взглядом следы взрыва на стене, на скамье, в прихожей, на вешалке и на полу.

– Стекло, – пояснил я. – Если бы вы только видели!

– Да, конечно, – ответил он, направляясь дальше по коридору. Я-за ним.

Обычно Кремер идет прямо к красному кожаному креслу, но на этот раз он изменил свой маршрут. Переступив порог и сделав три шага, он остановился и обвел глазами помещение, слева направо и справа налево. Затем подошел к большому глобусу и не спеша покрутил его – сперва в одну, затем в другую сторону. Я стоял, в изумлении следя за его манипуляциями. После этого Кремер снял пальто, бросил на одно из желтых кресел и, усевшись в красное кожаное кресло, заявил:

– Уже многие годы мне хотелось покрутить его. Это самый большой и самый красивый из всех глобусов, которые мне когда-либо довелось видеть. Я также никогда не говорил, что это самый лучший из всех известных мне рабочих кабинетов. И самый уютный. Говорю об этом сейчас потому, что, вероятно, мне уже никогда больше в нем не бывать.

– В самом деле? – поднял брови Вульф. – Собрались на пенсию? Вроде бы вы еще вовсе не так стары.

– На пенсию я не собираюсь, хотя, пожалуй, и следовало бы. Вы правы, я еще недостаточно стар, но уже порядком устал. Нет, на пенсию я не ухожу. Это вы уходите. Можете назвать это отставкой.

– Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Или, быть может, вы строите какие-то предположения?

– Предположений я не строю, – ответил Кремер, доставая из кармана сигару (не «Дон Педро») и стискивая ее между зубов. (За многие годы нашего знакомства он не выкурил ни одной.) – Бесполезно притворяться, Вульф. На этот раз вам и в самом деле пришел конец. Так думают не только окружной прокурор и полицейский комиссар. Мне кажется, они говорили даже с самим мэром… Наш разговор записывается на магнитофонную ленту?

– Разумеется, нет. Даю вам честное слово, если вы не верите.

– Верю, верю …

Вынув сигару изо рта, Кремер швырнул ее в мою корзину для бумаг – и, как всегда, на два фута мимо цели.

– Мне не известно, – сказал он, – принимаете ли вы меня за дурака, но это не имеет значения.

– Пф! Никчемная болтовня. Мои представления о вас зиждутся не просто на предположениях. Я и правда хорошо знаю вас. Конечно, ваши умственные способности не безграничны – как, впрочем, и мои, – но вы вовсе не дурак. В противном случае вы бы в самом деле поверили, что мне конец, и в мой дом уже не пришли. Вы оставили бы меня один на один с мстительным окружным прокурором, быть может, слегка сожалея о том, что у вас уже никогда не будет предлога побывать в этом уютном кабинете и повертеть большой и красивый глобус.