На кухне шумно занималась фитнесом мадам Гюставия. Жово курил на веранде.

– Колобродит зверюшка будь здоров! – проворчал он. – Что, пришел подкрепиться?

– Да вот, хочу сварить себе какао… Мне Лазарь рассказал про автомат. И как ты собрался меня спасать. Спасибо.

– Всегда пожалуйста. Но Спаситель велел мне его выкинуть.

– Автомат? Но такую вещь на свалку не выкинешь.

– К тому же она всегда может пригодиться.

– Ну да. Какао будешь?

Габену нравился бравый вояка. Рядом с ним он и сам будто становился тверже. Вскоре оба они сидели за столом, пили горячее какао и заедали хлебом с камамбером.

Габен все расспрашивал Жово про автомат:

– Ты с ним воевал в Легионе?

– Можно и так сказать. Но знаешь, не стоит ворошить прошлое. Если не хочешь вляпаться в дерьмо.

– Да ты поэт, Жово.

Спасителю наверху тоже не спалось, но свет он все же решил погасить, и только выключил лампу, как дверь приоткрылась. На пороге стоял Лазарь.

– Мне страшно.

Спаситель снова зажег свет. Сын дрожал в слишком короткой пижаме – когда он успел из нее вырасти?

– Чего ты боишься?

– Боюсь уснуть. Вдруг умру и не проснусь.

– «Умереть, уснуть. – Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность: какие сны приснятся в смертном сне…»[37]

– Что?

– Это Шекспир. Хочешь какао?

Еще с лестницы они услышали на кухне голоса. Спасибо, хоть не ром там распивали.

– Всем по несквику? – предложил Спаситель.

– Ты мою кружку взял, – сказал Лазарь, усаживаясь рядом со своим обожаемым Габеном.

– Она мне нравится – с рожицей.

Спаситель тоже сел и, вдыхая аромат горячего какао, остро почувствовал то, что уже давным-давно ощущала Луиза: у них тут чисто мужской дом.

– Не хватает только Поля, – будто услышав его мысль, добавил Лазарь.

Спаситель опять заметил, как торчат из рукавов пижамы голые руки сына.

– Быстро же ты растешь. Одежки за тобой не поспевают, – сказал он.

А про себя подумал: «Я и сам не поспеваю. Только что был у меня маленький мальчик – и вдруг уже почти подросток».

* * *

Во вторник утром Спаситель задумал провести эксперимент – совместную консультацию Вьенера и Самюэля. Пианист прибыл вовремя, на такси. Он сел или, скорее, рухнул на кушетку и тут же начал бурно страдать:

– Мне нужна музыка! Я хочу играть на рояле. Хочу выступать.

– Три хорошие новости сразу.

– Не считая того, что ничему не бывать. – Вьенер поднял забинтованную руку.

– А вы ходили в больнице к физиотерапевту?

– Завтра пойду, – ответил Вьенер и снова давай стенать: – Я отменил все концерты до 25 декабря. Я почти разорен. Может, вы готовы меня содержать?

– Все, кто берется вас содержать, рано или поздно вас используют.

Вьенер нервно заморгал:

– Что-то Самюэль запаздывает.

Спаситель посмотрел на стенные часы – ровно десять. Самюэль опаздывал на пятнадцать минут.

– Наверно, мать ему опять закатила сцену, – предположил Вьенер и поерзал на кушетке, стараясь подняться.

– Вы за него беспокоитесь?

– Да нет, с чего бы? – фыркнул Вьенер и замигал еще чаще.

Повисло молчание, Спаситель не спешил его прерывать.

– Его мать не сделает с ним то, что делала со мной моя. Это точно.

Спаситель прикусил изнутри щеку, как делал всегда, чтобы не сказать лишнего. Но он был страшно рад – Вьенер впервые проявил заботу о ком-то, кроме себя самого. И тут в дверь постучали. Вьенер моментально приосанился – похоже, хотел произвести наилучшее впечатление.

Вошел Самюэль, запыхавшийся, растерзанный: куртка нараспашку, один шнурок развязан, рюкзак на спине расстегнут.

– Я старался как мог, – сказал он.

– Ничего-ничего, – успокоил его Спаситель. – Сядь, отдышись. Знакомить вас не надо.

Он указал Самюэлю на отца. Вьенер и сын кивнули и бегло улыбнулись друг другу. Возможно, Вьенеру хотелось сжать сына в объятиях, а Самюэлю – воскликнуть: «Папа!» Но по ним это не было заметно.

– Так мы похожи, по-вашему? – с сомнением проговорил Вьенер.

Самюэль дернулся – он получил еще одну пощечину, не хуже той, что влепила ему мать.

– Почему вы спрашиваете? – отозвался Спаситель.

– Потому что он сомневается в своем отцовстве, – ответил за Вьенера Самюэль. – Я для него недостаточно хорош.

Вьенер искренне удивился:

– Я что-то не то ляпнул? Я лучше разбираюсь в музыке, чем в людях.

– Наверно, не сильно стараешься, – буркнул Самюэль.

Вьенер растерянно взглянул на психолога.

– Вашему сыну не нравится, как вы его встретили, – растолковал ему Спаситель.

Вьенер судорожно замигал и вздохнул с виноватым видом:

– Я хотел сказать что-нибудь приятное. А получилось наоборот.

Самюэль мгновенно оттаял. Папа… папа… Но нужные слова застряли у него в горле.

– Я не хотел тебя обидеть, – выдавил он. – Просто я не в себе. Узнал, что в «Батаклане» погиб наш учитель.

Спаситель делал ему отчаянные знаки: молчи! Заметив их, Самюэль удивился:

– В чем дело? Нельзя говорить про «Батаклан»?

Спаситель был уверен, что Вьенеру неизвестно о теракте, однако он ошибался.

– О чем тут говорить? – уронил музыкант. – Eagles of Death Metal – не мой жанр.

Спаситель в замешательстве провел рукой по лбу. Может, он притворяется?

– Говорил я тебе, не все так скоро, – сказал он Самюэлю.

Не так скоро наладится связь между мозгом и сердцем.

Пропущенный звонок Алисы Спаситель заметил только вечером.

– Ты мне звонила?

– Да, хотела рассказать: Элла пришла на латынь и, когда увидела мою голову, вовсе не подумала, что я над ней издеваюсь.

В голосе Алисы звучало торжество. Но предостережение Спасителя не пропало даром. Прежде чем войти в класс, она поговорила с Эллой.

– Я ей сказала, что мне нравится ее стиль, просто супер, что каждый волен одеваться как хочет и только дураки одеваются как все.

– Наверно, ей было приятно.