Марго опомнилась и чинно проследовала в кабинет.

– Мы послали папе письмо, – сказала она.

– С уведомлением о вручении, – добавила Бландина, с удовольствием повторяя похожий на угрозу термин.

– И что вы ему написали?

– Чтобы он отозвал свой судебный иск, – ответила Марго.

– Что мы хотим остаться с мамой. – Бландина выразилась проще.

Сестры Карре привели психолога в порядок, так что он был готов принять нового пациента, который дожидался консультации вместе со своей матерью.

– Мадам Аронов? Заходите, пожалуйста. Здравствуйте, молодой человек.

Молодому человеку было на вид лет шесть: ангельское личико, доверчиво распахнутые глаза.

– Ты знаешь, почему мама тебя ко мне привела?

– Ну, я… ну, я…

– Ну, ты – что?

– Ну, я, наверно, плохо говорю.

Мама дополнила его ответ: логопед считает, что мальчику поможет психотерапия.

– У него слова наезжают друг на друга. Слишком много сразу ему хочется сказать. – Мадам Аронов нежно взглянула на сына.

– Находка для психолога! – улыбнулся Сент-Ив и обратился к мальчику: – Меня зовут Спаситель, а тебя?

– Меня меня зовут меня зовут Жанно.

– Какое… какое хорошее имя!

«Стоп! – подумал Спаситель. – С моей привычкой все повторять я, пожалуй, начну заикаться». И твердым голосом спросил:

– Скажи мне, что тебе нравится больше всего в жизни?

Жанно просиял и ответил:

– Ррра… Райя.

* * *

Габен с этой недели снова стал ходить в школу, хоть и без особого усердия. Похоже, педагогам порекомендовали его не трогать. Только учитель истории и географии отметил «возвращение в наши ряды Габена Пупара». Габен ответил ему мрачным взглядом.

– Доктор Агопян попросил меня навестить сегодня вечером твою маму, – сказал ему за ужином Спаситель. – Она хочет со мной поговорить. Возможно, собирается продолжить курс психотерапии, когда выпишется из больницы.

– Класс, – буркнул Габен, приступая к гамбургеру.

– Но Габен от нас не уедет? – встревожился Лазарь. – Здесь Жово его защитит.

– Не парься. Улица Ренуар – безопасное место, – вяло возразил Габен своим блеклым голосом.

– Я хочу научиться стрелять, – заявил вдруг Лазарь.

– Что-что?

– Стрелять… в мишень… из лука.

Лазарь прочитал неодобрение в глазах отца и шаг за шагом сдавал позиции.

– Потом поговорим, – сказал Спаситель и бросил косой взгляд на Жово. – Пока у нас есть дела поважнее, например купить тебе новую пижаму.

* * *

Мадам Пупар, решив принять снотворное попозже, сидела в кресле и ждала Спасителя, одетая и даже накрашенная. С румянами она перестаралась – казалось, что у нее жар.

– Прекрасно выглядите, – чувствуя фальшь в своем голосе, похвалил ее Спаситель.

– Мне очень жаль, – сказала мадам Пупар.

– Жаль?

– Что я сорвалась.

– Но почему вы это сделали?

– Ради Габена, клянусь вам, ради Габена.

Она не хотела быть обузой для сына.

– Когда кто-то кончает с собой, его смерть становится для близких самым тяжким на свете грузом. Поверьте мне, Эмилия, я сам несу такой груз.

– Вы?

Спаситель сказал это, желая предупредить рецидив у мадам Пупар, но неожиданно понял, что сказал правду. Да, он живет с тяжким бременем на плечах, с мертвым грузом. Он до сих пор его не сбросил. Возможно, самоубийство жены мешает ему начать новую жизнь. Он боится новой ответственности или чувствует себя виноватым? Или и то и другое?

– Теперь я ищу другой способ поменьше обременять Габена.

– Какой же?

– Сестра зовет меня к себе в Аркашон. Море, воздух… Она работала медсестрой, так что сможет следить за лечением. Там я смогу прийти в себя.

Мадам Пупар хочет забрать с собой Габена? Лазарь будет в отчаянии.

– Вы так много сделали для моего сына. Когда он говорит о вас…

У мадам Пупар перехватило горло от волнения. Пока она молчала, у Спасителя родилась надежда – нечаянная, невозможная…

– Я Габена люблю, вы ведь знаете, правда? – Мадам Пупар хотела подтверждения.

– Так любите, что ради него готовы умереть.

– Но вы для него… Поверьте, Спаситель, я не эгоистка, я не хочу избавиться от сына…

– Я знаю, знаю, как вам сейчас тяжело.

– Я поручаю его вам, Спаситель. На время, пока я не выздоровею. Вы согласны?

Дома Спаситель буквально взлетел на чердак. Его переполняла радость.

– Габен, я на минутку – надо поговорить.

Он рассказал Габену о беседе с его матерью, но тот отозвался так вяло, что психолог приглушил свой восторг.

– Ты расстроен? – спросил он, не очень понимая, что расстроен он сам – безразличием Габена.

– Расстроен – чем?

– Тем, что не поедешь с мамой в Аркашон?

Взгляд Габена затуманился.

– У меня в голове все перемешалось. Мама хотела покончить с собой… Жиль погиб… А я… разве я имею право… Понимаешь, что я хочу сказать?

– Понимаю. Глядя на тебя, я вспоминаю «Синий лотос», который родители подарили мне в детстве.

– Какой синий лотос? – не понял Габен.

– Это такая книжка – о приключениях Тинтина в Китае. Меня поразила последняя картинка. Юный Чан, прижав руки к груди, говорит: «У меня в сердце пестрая радуга. Я плачу, потому что расстаюсь с Тинтином, и смеюсь, потому что нашел папу и маму».

Габен завороженно слушал. Его печаль понемногу начала таять. Он ждал продолжения и, не дождавшись, сказал:

– Ты вечно говоришь загадками.

Оба надолго замолчали, пока томительную тишину не нарушил Спасён – удачно названный хомячок, – он расшустрился в своей клетке.

– У меня в сердце пестрая радуга, – проговорил наконец Габен, потом рассмеялся и заплакал.

* * *

После бессонной ночи и трех чашек кофе Спаситель сидел перед Амброй Гонсалес.

– Ваш фокус с наложением рук не помог.

– Жаль, – ответил психолог, с трудом ворочая языком. – Видимо, у меня нет такого дара, как у дяди Ти-Жо.

Амбра засучила рукава свитера и показала воспаленные запястья.

– Ты больше не носишь фенечки.

– Мама их срезала. Сказала, что это вредно.

В голосе Амбры не слышалось обиды, но вид у нее был удрученный.