И услышала, как голос диктора произнес:

— Сейчас мы зададим несколько вопросов одному из учредителей выставки, члену художественному совета Михаилу Карповичу Ладыгину. Михаил Карпович, я знаю, что у вас разразился скандал в связи с работой одного автора…

— Я бы назвал это, скорее, разоблачением, — ответил Карпыч.

— Но что же все-таки произошло? — спросила диктор.

— Некий молодой человек выдавал работу прославленного автора за свое произведение.

— Вы можете подробно рассказать об этом происшествии?

— Нет, сейчас мы проводим внутреннее расследование и еще выясняем кое-какие детали. Но одно могу сказать точно: господин Шацкий, решившийся на такой подлог, подписал себе как художнику приговор на долгие годы.

— Спасибо за то, что согласились прийти к нам в студию, — проворковала диктор.

Далее интервью прервала реклама, а я машинально остановила машину. Вот так… Максим! Хорош гусь! Любой ценой, значит… Не через постель, так через кражу. Наверное, все правильно. Но меня удивило другое — то, что сообщение диктора о поступке Макса оставило меня равнодушной и не затронуло никаких струн в моей душе. Будто и он, и наш роман, и мои страдания… да даже мое увольнение были делами давно минувших дней. Будто произошло это все не со мной.

Я сидела в машине, задумчиво глядя в окно, и переваривала свалившуюся на меня информацию. И тут мимо на большой скорости промчался автомобиль. Я присмотрелась… это была машина Димы. Куда же он так летит? Впрочем, вполне можно догадаться. Дима ехал по направлению к усадьбе. Странно было другое: неужели он так спешил, что даже не заметил меня?

Я почувствовала невыносимую усталость. И постаралась завести «старушку». Нужно двигаться, если я хочу все-таки попасть в усадьбу. Но силы словно покинули меня. Каждое движение давалось с невероятным трудом. Впрочем, чему здесь удивляться… Слишком много всего свалилось на меня за последнее время. И теперь мне хотелось только одного: оказаться под крышей Ксениного дома и хорошенько выспаться.

Я завела машину и поехала. Однако, несмотря на все возрастающее желание забраться в теплую ванну, а потом улечься спать и хотя бы на какое-то время выбросить все из головы, я понимала, что все-таки поеду в усадьбу. Мне не терпелось вновь пересмотреть уже прочитанные записи. Было в них что-то, что я упустила.

Когда я добралась до усадьбы, было уже очень поздно. Я постаралась как можно тише припарковать «старушку» и пошла к дому. Достала ключи и открыла дверь. Слава богу, никто не проснулся и не вышел мне навстречу. Я стала пробираться в библиотеку. И тут услышала негромкие, но весьма выразительные удары. Их звук я не могла перепутать ни с каким другим. Кто-то «гонял» бильярдные шары.

Я подошла ближе к комнате, дверь в которую была наглухо закрыта. Постучала. Но мне никто не ответил. Тогда я немного приоткрыла дверь. И увидела огромный стол, за которым стоял Громов и сам с собой разыгрывал партию. Он с таким ожесточением бил по шарам, что казалось, будто от этого зависит его жизнь. Я тихонько вошла в комнату, в которой раньше никогда не была, она ведь всегда была заперта… А Дима на мои расспросы отвечал, что там личные владения хозяина и посторонним вход строго воспрещен.

— Привет! — весело сказала я.

Услышав мой голос, Громов обернулся. Он посмотрел на меня таким тяжелым взглядом, будто он был следователем, а я являюсь подследственной и меня подозревают в совершении тяжкого преступления.

— Не ожидал… — прервал он затянувшееся молчание и загнал шар в дальний левый угол.

— Чего не ожидал? — растерялась я.

— Что вы вернетесь в столь ранний час, мадам.

Я ничего не поняла и ошарашенно смотрела на него. Почему он снова обращается ко мне на «вы»? Что произошло за это время? Почему его отношение ко мне так переменилось?

— Что случилось, Матвей?

— По большому счету, ничего, — ответил он, и вновь за словами последовал быстрый и четкий удар.

Я подошла к нему и взяла кий.

— Не против?

Он смерил меня взглядом, будто я выкинула нечто из ряда вон выходящее.

— Сыграем? — снова спросила я и выжидающе посмотрела на него. — Выставляй шары.

Он стоял молча, не двигаясь и только переводя взгляд с шаров на меня и обратно. А потом спросил:

— Зачем ты вернулась?

Мне хотелось сказать ему правду… Что я соскучилась. Что после разговора с Карпычем у меня возникла одна догадка, и пусть она почти нереальная и даже на первый взгляд дикая, но все же… как мне кажется, имеет право на существование. Но мне показалось глупым распинаться перед человеком, который даже не пытается скрыть того, что он плохо переносит мое общество. Ну да… Порыв прошел, и теперь он снова холодный и замкнутый, точно Синяя Борода у Шарля Перро. Я выставила шары и разбила их.

— Твои желтые, — сказала я Громову. — Начинай.

Он сделал удар и… промазал.

Я ударила в правый дальний угол, шары разлетелись, и один попал в лузу.

— Неплохо, — признал Громов.

Я кивнула и приготовилась бить дальше. Уже нацелилась к самому дальнему шару, чтобы загнать сразу двоих…

— И все же ты мне не ответила…

— Ну я же обещала, — легко сказала я.

— Лера, я серьезно!

— Если ты чем-то недоволен, скажи мне об этом прямо. Я слишком устала, чтобы разгадывать шарады. Это во-первых, — я постаралась поточнее прицелиться и ударила по шарам. — А во-вторых, я не сделала ничего такого, чтобы встретить столь холодный прием с твоей стороны, — я вытащила шары из лузы. — Если ты считаешь, что мы погорячились… Так и скажи… — И снова удар по шару. — Матвей, — мой взгляд неотступно следовал за движущимся шаром, — я могу уехать и не докучать тебе своим обществом.

Он молчал и опять смотрел на меня так, будто я сказала или сделала нечто из ряда вон выходящее.

— Мне всегда нравилась твоя прямота, — наконец выдавил Громов и ударил по шару. И… увы, опять промах. — С тобой невозможно играть в игры, — раздраженно бросил он.

Я кивнула. Это верно. И нанесла удар по шару, который, стукнувшись о соседа, аккуратненько влетел в лузу. В игры я наигралась по самое не могу и с самого детства. Поэтому больше в них и не играю. А сейчас, мой милый, я выиграю у тебя эту партию и с гордым видом попрощаюсь и уйду.

— Что за парень к тебе вечером приезжал? — не сдержавшись, спросил он.

От неожиданности я напряглась, и рука дрогнула, отчего удар не получился. Теперь был мой промах. Я взглянула на Громова, он сверлил меня взглядом, тщательно отслеживая мою реакцию.

— А откуда ты знаешь? Следил?

Он отрицательно покачал головой.