В коттедже ровным счетом ничего не изменилось с того вечера, когда мы уехали ужинать в «Поместье гризли». У входа все еще стоят наши лыжи и сумки-холодильники, на кухонном столе лежат сумки с едой, которую мы привезли на выходные.

Вэнс смотрит на папу, нахмурив брови. Он явно не понимает, что происходит:

– Хлои здесь нет?

– Я пойду спать, – говорит папа. – В кухне должны быть хлопья. Молока нет, но ты выживешь.

– Что за херня? Вы сказали…

Папа с усталым видом поворачивается к нему:

– Я сказал, что Хлое нужно тебя увидеть. Так и есть, вот только ей нельзя видеть тебя таким. У Хлои слабость к жалким и несчастным существам, так что прежде, чем ей можно будет тебя увидеть, ты должен снова стать тем высокомерным панком, которым был прежде. Тогда Хлоя поймет, какой ты на самом деле подлюга, и порвет с тобой.

Вэнс ухмыляется в ответ и на миг становится похожим на себя прежнего.

– Вот-вот, – говорит папа. – Так что ты пока поживешь здесь.

Я думала, что Вэнс станет сопротивляться, но он вдруг срывается с места и, едва успев добежать до кухни, блюет в раковину.

В видео «Скажи “нет” наркотикам» ломка была описана на удивление точно. Вэнсова кожа кажется зеленовато-белой. Он дрожит с головы до ног. Весь его обед теперь стекает в канализационную трубу дедушкиного коттеджа.

– Прибери за собой и выпей воды, – говорит папа. – От проблева случается обезвоживание. А на такой высоте от обезвоживания может ужасно разболеться голова.

– Идите в жопу. Отдайте мне ключи. Я еду домой.

Папа хохочет.

– Это похищение, – говорит Вэнс.

Ему явно не хочется снова мериться силами с папой.

– Ты был за рулем.

– Вы сказали, что здесь будет Хлоя. Вы мне соврали.

– Попей воды.

– Идите на хер.

– Будь как дома. – Папа ковыляет к спальне.

– Вы не можете меня здесь держать.

– Дверь там. – Папин голос звучит жестоко, в нем явно слышится вызов, намек, что Вэнс может его ослушаться, как ослушался в ночь аварии. Сегодня вечером не так холодно, как месяц назад, но все еще довольно свежо, а на Вэнсе только джинсы и футболка.

Дверь в спальню захлопывается у папы за спиной. – Идите на хер! – орет Вэнс и снова складывается пополам над раковиной, блюет, содрогаясь всем телом.

Потом он поднимает глаза на входную дверь. Он снова, как и в ночь аварии, стоит на распутье, вот только на этот раз он не так наивен. Теперь он прекрасно знает, как дорого может стоить один-единственный неверный шаг.

Я решаю проверить, как дела у мамы и что она думает о том, что папы нет дома, но обнаруживаю, что она вообще об этом не думает. Мама сидит с Бобом за стойкой в дальнем углу бара, который местные прозвали «Птичкой-вонючкой». Настоящее название бара «Бекас», но внутри он такой облезлый и обшарпанный, что его уже лет двадцать обозначают исключительно прозвищем.

– …И вот клянусь тебе, – говорит Боб, – она в полной отключке, но когда я начинаю сверлить, она вдруг вытягивает руку и хватает меня за причинное место. И что ты мне прикажешь делать? Я ей зуб сверлю, а она держит меня за яйца.

Мама смеется и делает еще глоток. Она пьяна. Он пьян. Я понимаю это по тому, как они покручиваются на высоких табуретах, как говорят, как хохочут.

Боб много пьет. Теперь, когда я мертва, я это вижу. Он трезв на работе и пьян все остальное время. По пути с работы домой он заезжает выпить виски. Войдя в дом, тут же выхлебывает пару бутылок пива. За ужином он вместе с Карен пьет вино. Перед сном выдувает полстакана какого-то золотистого напитка.

Наверное, в последнее время он пьет больше обычного, потому что Карен часто об этом говорит. «Дорогой, может, тебе уже хватит?» – спросила она вчера вечером, когда он принялся за третий бокал вина. Вместо ответа он осушил бокал в два глотка и тут же налил себе еще.

Похоже, его раздражает каждое слово из уст Карен: ему словно до смерти противен сам звук ее голоса. При этом общество моей мамы явно оказывает на него прямо противоположное действие. Ее присутствие успокаивает его, делает остроумным, обаятельным, нежным, довольным жизнью.

– Тебе надо домой? – спрашивает он.

Мама качает головой:

– Джек уехал. Решил побыть в коттедже.

Боб не говорит, что ему жаль: это прозвучало бы неискренне. Вместо этого он залпом опустошает свой стакан, встает, слегка покачиваясь, и предлагает:

– Пойдем отсюда.

Я умоляю маму отказать ему, но явно хочу от нее слишком многого. Ни секунды не колеблясь, она встает, а Боб берет ее за руку, выводит из бара и тянет за собой в гостиницу на другой стороне улицы.

Я решаю немного побыть с Карен. Мне любопытно узнать, как она себя чувствует, когда Боб так сильно задерживается после работы.

Карен не сидит без дела. Она никогда не сидит без дела. После возвращения из больницы она все время чем-то занята. Она изо всех сил старается не думать, не вспоминать и потому постоянно себя отвлекает. Она разработала целую систему обязанностей, которая не оставляет ей времени на размышления. Если в новостях говорят, что скоро начнется снегопад, она переключает канал. Если на шоссе случилась авария, она сворачивает к ближайшему выезду и окольными путями добирается до дома. Похоже, в основе избранного ею механизма преодоления лежит мысль о том, что прошлое способно навредить человеку, только если он сам это допустит, только если он будет достаточно долго сидеть без дела и успеет погрузиться в воспоминания. Лучше не думать о прошлом, а еще лучше вообще ни о чем не думать и делать вид, что ничего не произошло, жить дальше, отрицая любые изменения.

Днем эта система работает: со встречи родительского комитета Карен мчится в приют для женщин, потом в супермаркет, потом в спортзал. Но в час ночи, когда она не может заснуть, весь мир вокруг нее спит, а ее муж все еще не вернулся с работы, все дневные способы отвлечься оказываются недоступны, и она словно одержимая убирает дом, делая вид, что не понимает, что Боба до сих пор нет, притворяясь, что он просто чуть-чуть задержался и сейчас еще не раннее утро следующего дня.

Возможно, она убеждает себя, что он выпивает с коллегой-стоматологом или что он устал и заснул прямо в своем кабинете. Я этого не знаю. Я знаю лишь, что ее разум отказывается признавать правду. Она полирует поверхности, стирает пыль, наводит порядок. Поправляет макияж и пылесосит. Разбирает счета у себя на столе. Просматривает и удаляет старые электронные письма. Снова полирует, стирает пыль и наводит порядок.

Лишь одна я знаю, каким жалким подобием жизни она теперь живет и как она одинока. Лишь я вижу, что ее брак трещит по швам, что, как только она входит в комнату, Боб сразу оттуда выходит. На людях они кажутся единым целым. Боб талантливый актер: приобняв Карен за плечи, он потчует всех желающих рассказами о своей отважной семье, а Карен вежливо улыбается, и только я замечаю в ее глазах вселенскую усталость. Ей стоит невероятных усилий поддерживать весь этот фарс.