Тех, кто по злокачественной глупости или злокачественной наивности тоскуют о сталинских «порядках», хочу спросить: а что было бы с вами, с каждым из вас, с вашими детьми, близкими и друзьями, если бы такой «порядок» восторжествовал? Не дай вам Бог заново испытать времена, которые выпали на долю наших родителей, на наше детство, на нашу юность… Не дай вам Бог!

Зная про все, что произошло с моими семьями, я, даже еще не подросток, никогда не верила в их вину перед страной. Я обожала своего папочку, дорожила каждой игрушкой, подаренной мне, хранила его письмо… Он учил меня играть в шахматы, немецкому языку, учил читать и писать по-русски, как будто предвидел нашу скорую разлуку. Но мне так и не довелось отвечать ему своими письмами, но «разговаривала» я с ним всю жизнь, а теперь — все чаще и чаще…

Даже самым близким подругам своим я говорила, что папа мой умер от воспаления легких в Средней Азии. Он, действительно, будучи там в командировке, заболел именно крупозным воспалением легких: у меня хранится его телеграмма о том, что он в больнице. Отправлена она маме на наш последний московский адрес… Отсюда и взялась моя детская «версия» потери отца!

Уже завершив эти воспоминания, я получила от Эльгарда Зингера, сына папиного друга Михаила Акимовича Зингера, справку, составленную в связи с проверкой дела Михаила, по «архивно-следственному делу номер 259 606 по обвинению Фейнберга Евсея Борисовича», подписанную помощником военного прокурора МВО, подполковником юстиции Пановым. Из этой справки следует, что «на допросах 5, 20, 28 июня и 1-го августа 1937 г.» отец мой отрицал свою вину по поводу всех предъявленных ему «обвинений», а также отрицал показания так называемых «свидетелей его упущений как руководителя различных строек». Можно только с ужасом предположить, какие «методы воздействия» применялись на этих допросах. Но и они не сломили моего отца.

Виновными ни себя, ни своих друзей он категорически не признал, что в тех условиях было проявлением, мало сказать, стойкости — это было непостижимым геройством.

Я и прежде понимала, что не ведаю еще о многих деталях этой драмы, стремилась их раздобыть… Но всегда верила: когда Бог хочет помочь, Он посылает хорошего человека. Таким человеком продолжал быть в моих поисках Эльгард Зингер. Номер «Роман-газеты» с моими воспоминаниями вышел 18 апреля 2002 года, а буквально через месяц я получила от Зингера тридцать страниц копий документов из бывшего «дела за номером 12 088». То было «обвинение Фейнберга Евсея Борисовича по ст. 58 п. 7, 58 п. 10 и 58 п. 11 УК РСФСР». Тридцать страниц из многих сотен, свидетельствующих, на самом-то деле, о преступлениях не отца моего, а государственной беспощадной, карающей и уничтожающей машины, обрушившейся на одиноко и вроде бы беззащитно противостоящего ей гражданина этой страны, а также о спокойной уверенности в своей невиновности, не сломленной никакими допросами, пытками, поклепами и сфабрикованными, фальшивыми обвинениями достойного сына Отечества. Побывавшие в застенках тех времен утверждают, что это наиредчайший случай!

Вот полученные мною дополнительные документы, будто состряпанные в аду: ордер на арест за номером 2085; постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения; справка на арест от 27 мая-1937 года; выписки из протоколов заседаний парттроек 7 июля и 20 ноября 1927 года, 1 августа 1933 года и в марте 1935 года, изгонявшие отца из рядов компартии; протокол, составленный производившим обыск комиссаром оперода ГУГБ от 1 июня 1937 года; квитанции за номером 240 из 349 10 отдела ГУГБ — отделения по приему арестованных — об изъятии тех немногих личных вещей, которые в ожидании ареста были заранее собраны моими родителями в небольшой чемодан; протокол допроса от 2 июня 1937 года; анкета арестованного, заполненная рукой отца, от 31 мая 1937 года; обвинительное заключение от 9 августа 1937 года. (У меня нет просто сил последовательно перечислять в хронологическом порядке все эти свидетельства ужаса, выпавшего на его долю!) Вот еще: «Дело по обвинению Фейнберга Е. Б. подлежит рассмотрению Особого совещания при НКВД СССР. И справка:

1. Фейнберг Е. Б. арестован 31/V-37 г. и содержится в Бутырской тюрьме.

2. Вещественных доказательств по делу не имеется. Виновным себя… не признал». И подписи сержанта Госбезопасности Никольского и капитана Железникова.

Осужден отец был за «троцкистскую деятельность к 8 годам лишения свободы».

В Определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 29 ноября 1958 года читаю: «Привлечение Фейнберга к уголовной ответственности в 1937 г. за двурушничество и принадлежность после 1928 г. к троцкизму не подтвердились (листы дела 140–143)… При таких обстоятельствах Судебная коллегия считает, что Фейнберг осужден необоснованно, а поэтому… определила:

Постановление особого совещания при НКВД СССР от 28 августа 1937 года в отношении Фейнберга Евсея Борисовича отменить и дело производством прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления». И подписи: председательствующий — Гаврилин, члены суда — Чернышов, Овчинникова.

Три «характеристики», предварявшие это решение, с разных мест работы отца, но однозначно друг другу в унисон, неопровержимо аттестуют Евсея Борисовича Фейнберга как крупнейшего Специалиста и Человека с букв заглавных.

Когда интернетовская копия последней прижизненной фотографии отца в профиль и в фас под номером 69 898 (!) была переведена в обычную фотографию для альбома, хозяин фотоателье, увидев, что раскрывают кошелек, чтобы расплатиться за работу, тихо сказал:

— За такие фотографии денег не берут…

Из «анкеты арестованного» узнала точный год смерти моей бабушки Доры Соломоновны Фейнберг — 1920; что иммигрировала семья из России в Германию в 1921 году; что два папиных брата — Семен и Григорий — в 1926 году, когда Евсей вернулся в Россию, жили уже в Париже, сестры Фанни, Вера, Ревекка — в Каунасе, Раиса — в Варшаве, а брат Александр, врач, уникальный целитель — на Колыме!

Сколько десятилетий, как уже писала, мучалась я неизвестностью о судьбе семьи Фейнбергов! Сколько усилий потратила, чтобы найти их следы в Европе, Америке… Зачем щадили меня бабуля и мама? Почему они — дворяне, всегда считавшие умолчание формой лжи, — не рассказали всю правду?! Какое же страшное время выпало на их долю, если они умолчали о таких важных для моей души «подробностях»! И лишь для того, уверена, чтобы я на вопрос многочисленных анкет, заполненных за жизнь, в графе «имеете ли родственников за границей?» могла с чистой совестью отвечать — «нет». Господи, прости их, несчастных, и меня — грешницу!

Надеюсь, что, приведя эти новые свидетельства выпавшей на долю отца тяжкой судьбы, я не вторглась в канву воспоминаний, а они в них вплелись. Отсутствие полученных, но столь необходимых для воссоздания картины жизни, документов в какой-то степени исказило бы это полотно.

Но оказалось, что лишь копии последних страниц из дела номер 1439 Управления НКВД по Дальстрою УВД Магаданской области по обвинению заключенного Фейнберга Евсея Борисовича, которые я получила с помощью опять же Эльгарда Зингера осенью 2003 года, ставят окончательную трагическую точку в жизни моего отца.