— Ого! — Лиза распахнула глаза. — И что мы будем делать всё это время?

— Найдем пивной ларек, — сказал Макс и ухмыльнулся чему-то. Но, естественно, ларька поблизости не оказалось. Потом еще этот Дима обломал ему кайф, не захотев садиться на переднее, хотя Максим лично держал ему дверь. Пришлось усадить на переднее сиденье Лизу и разделить заднее с этим, — лучше так, чем снова оставлять их вдвоем.

— Чистые пруды, — сказала Лиза водителю. Машина тронулась, остановилась, пару раз дернулась на месте, и, наконец, с ревом устроилась в плотном вечернем трафике.

— Здесь нет ремня безопасности.

— Что? — прошипел Макс, едва расслышав.

— Нет ремня безопасности, — повторил Дима, глядя по сторонам. В свете двойных фонарей его лицо ярко вспыхивало оранжевым.

— А вы знаете, что эти ремни при столкновении удушают пассажира? — спросил водитель. Максим хихикнул, вытянул ноги и устроился поудобнее.

— Рука, — сказал Дима.

— Что?..

— Твоя рука, — повторил он, кивнув на запястье Макса. — Ты продел ее в ручку двери, при аварии она сломается вот здесь и вон там. Максим решил, что на сегодня с него хватит.

— Послушай, — он набрал воздуха и повернулся к Диме, собираясь подробно рассказать о том, почему шизофреникам следует держать рот на замке в компании здоровых людей. Макс увидел его и осекся. Дима тонул в мягкой обивке, глядя в никуда. Он полностью сгруппировался, уперев локти в переднее сиденье и подобрав колени, готовый спрятать в них голову в любой момент. Максим покачал головой, отвернулся и выдохнул с легким присвистом. И высвободил кисть из дверной скобы, не из бредовых опасений, а просто ради комфорта.

14 мая 2004 года

Сонная от вина и долгого обратного пути, Лиза ввалилась к себе в спальню, едва не забыв прикрыть дверь. Она грохнулась поперек кровати прямо в уличной одежде и туфлях, потом сделала усилие и спихнула их на паркет. Ноги так устали, что казались на размер больше. В целом Лизе понравился вечер. Конечно, дискотека была так себе: люди выходят на танцпол по графику и танцуют непонятно для чего, глядя перед собой. Но музыку крутили хорошую. Мартини тоже был под стать, хоть и очень крепкий — его мешали из джина с вермутом, она даже не знала, что так можно. И погода стояла отличная, весенняя, насквозь черная, несмотря на фейерверк центральных огней. И такси в оба конца. Нет, Макс был прав, она сама устала идти пешком. Но при Диме сознаваться не хотелось. Лиза сделала еще одно усилие и подтянула к себе ноутбук. Журналисты «е-Женедельника» работали быстро. В ленте уже висела новость, гласившая, что им удалось взять «интервью у ЭЛИЗЫ ФРЕЙД, известного психолога и телеведущей»[1]. Которая, судя по тексту, была предельно скрытной, держала в секрете личные данные, но признавалась, что «мечты о звездно-эстрадной карьере порой не дают ей уснуть». Внизу предлагалось оставить комментарий, но единственным, кто успел воспользоваться этой возможностью, оказался Аноним (без фото) , написавший: «Полное гавно». Лиза была с ним согласна, но все равно не удержалась и слегка обиделась. «Ну и пошли вы». Лиза хлопнула крышкой ноутбука и тут же забыла обо всем, готовая провалиться в сон. Нет. Сначала раздеться. Лиза потянулась, высвобождая ноги из джинсов, нечаянно тронула себя между ног и чуть не застонала от болезненного изнеможения. «Блин, нужно найти хоть кого-то потрахаться», — сонно подумала она. А то вообще с ума можно сойти. Была поздняя ночь, и сквозь оконную решетку густо сияло московское небо.

12 сентября 2005 года

— Ну что, разместили его, Поттер?

— В той же трешке. Хотя не понимаю, с какой стати мы…

— Нас попросили об этом из министерства. И кстати, они прислали к нам человека.

— Инспекция? Сколько времени…

— Вообще говоря, нисколько. Вот он, инспектор. Знакомьтесь.

20 июня 2005 года

В углу рта у меня шрам, который я получил, когда встретил Музыканта второй раз в жизни. После космических размеров прежней жизни город казался мне крошечным, его тротуары — узкими, а прохожие — сонными и простыми.

Частица меня еще не вернулась на землю. Она считала, что парит над большинством. Как наивен я был. И как беззащитен. На 7-м Горизонте цвело клейкое лето, и солнце, едва успев сесть, уже подсвечивало небо с другой стороны. Заснуть было непросто, и я стоял внизу, у дома, глядя вверх на собственное окно. Мне часто снятся ночные дома. И окна. Квартиры. Тесные капсулы, в которых нам выпало жить. Которые мы чистим, обставляем, учимся любить и считать родными. Стена, усеянная горящими окнами — будто картотека. Бетонная этажерка, стопка маленьких теплых укрытий от безучастного тревожного мира.

— Хули пасешь? Сначала я не понял ни слова. Искра. Маленькая искра сверкнула в уголке глаза, и спустя миг я стоял на четвереньках, разбитыми ладонями упершись в асфальт. Моя скула горела, пульсируя ровными толчками. Я попытался встать.

— Прошу, не в рёбра, — сказал я. Куда угодно, только не в рёбра.

— Ты чё, страх жизни потерял? Меня ударили еще раз, в ухо, к счастью. От пинка лязгнули зубы, и губа застряла между ними. Я с хрустом откусил болтавшийся лоскуток и сплюнул, и под языком сразу начала собираться кровь. Я сплюнул еще раз, изучая густое пятно на асфальте, — оно мелело, вбирая пыль.

— Ляжь, понял?! Чё он не ляжет? — спросил кто-то и пнул меня в бок. Он сказал еще что-то, но в ухе звенело, и я не разобрал. Теперь явилась боль, она стягивала лицо как резина. Я открыл рот, чтобы кровь текла на подбородок и не мешала дышать. Они были правы: я совсем потерял страх жизни. За что и был наказан. Когда меня обхватили за спину и подняли, я разглядел нападавших.

Двоих уже волокли прочь, один молотил по асфальту пятками, второй был неподвижен. А третий стоял передо мной. Ниже меня ростом, загорелый, пухлый, совсем ребенок. Обычный, если бы не глаза. Они были пусты. Они смотрели в никуда и одновременно повсюду, как неживые.

— Друг, то есть, понял, уважаемый, понял, не надо, ладно? Мы ж не это самое, понял, — сказал он и дернул овальной макушкой. Меня отпустили, и я чуть не упал. Стриженый паренек не смотрел на меня. Он моргнул и приоткрыл рот. У него были яркие белые зубы. Кто-то незнакомый шагнул из-за моей спины и выбросил руку вперед.

В горле стриженого что-то булькнуло, между его белоснежных зубов выскользнул черный поток. Кровь плеснула ему за шиворот, закапала на асфальт рядом с моей, и была темной, густой как масло. Паренек сказал, — н-н-н-н, — и голова его мелко затряслась. Я смотрел ему в лицо, а кровь широкой лентой скользила за ворот, но взгляд его не переменился — на меня смотрели внимательные пустые глаза насекомого. Судороги прекратились. Незнакомец осторожно уложил тело на тротуар и повернулся ко мне. В его руке густо блестело острие.

Человек нагнулся и окунул шило в песок у бордюра, потом вынул и затоптал черную дырочку. Аллея вдруг наполнилась людьми в белых халатах. Они бродили парами — двое плеснули воды на асфальт. Моя кровь и чужая смешались, побежали струйками, оставив розовую пену. Двое перекатили рыхлое тело на полиэтилен, а я стоял и молча смотрел в насекомовидные глаза, так и не поменявшие выражения.