Первый мужчина появился у меня, когда я была в Европе, и был он не американцем, а студентом из Африки. Его очень интересовали Штаты, и я чувствовала себя наставницей – более сильной, более умной, более искушенной. То, что я была белой, а он черным, наделало много шума, но мне было наплевать. Это помогло мне еще лучше войти в роль бунтарки.

Через несколько лет, еще в университете, я познакомилась с англичанином и вышла за него замуж. Он был интеллектуалом, из состоятельной семьи, и это внушало мне уважение. Ему было двадцать семь, как и мне, и он все еще был девственником. Я снова оказалась наставницей, и это позволило мне почувствовать себя сильной и независимой. И владеть ситуацией.

Я прожила с ним за границей семь лет, и все это время ощущала ужасное беспокойство и неудовлетворенность, только не знала, в чем тут причина. Потом я встретила юного студента, сироту, и у нас с ним начался бурный роман, в результате которого я оставила мужа и двоих детей.

До встречи со мной этот юноша имел дело только с мужчинами. Мы прожили два года в моей квартире. У него бывали любовники, но я не возражала. Мы перепробовали все виды секса и нарушили все мыслимые запреты. Для меня это было приключением, но вскоре я снова стала ощущать беспокойство и как любовнику дала ему отставку, хотя мы до сих пор остаемся друзьями. После него была длинная череда связей с самыми разнообразными подонками. Все они, как минимум, жили у меня. Вдобавок большинство брало взаймы, иногда тысячи долларов, а пара-тройка даже вовлекла меня в довольно рискованные махинации.

Несмотря на все эти события, я и понятия не имела, что у меня есть проблема. Поскольку каждый из этих мужчин что-то от меня получал, я чувствовала себя сильной и считала, что держу ситуацию в своих руках.

Потом я вернулась в Штаты и связалась с человеком, который, оказался, пожалуй, самым худшим вариантом. Он допился до того, что спятил. Этот тип легко приходил в бешенство, редко мылся, нигде не работал, и ему грозило заключение за номера, которые он выкидывал по пьянке. Я отвела его в агентство, где он стал посещать занятия для осужденных за вождение в нетрезвом виде, и преподаватель посоветовал мне встретиться с одним из их консультантов, потому что у меня явно были свои проблемы. Это было «явно» для него, учившего уму-разуму водителей-алкоголиков, но отнюдь не для меня. Я считала, что проблемы есть только у моего сожителя, а со мной все в полном порядке. Но на консультацию все же пошла, и психотерапевт сразу меня спросила об отношениях с мужчинами. Мне еще никогда не приходилось смотреть на свою жизнь под этим углом. Я решила продолжить сеансы, и тогда мне помогли увидеть ту модель отношений, которую я сама создала.

В детстве я полностью отгородилась от эмоций, а потому, чтобы чувствовать себя живой, мне были необходимы все те острые ощущения, которые я получала от своих партнеров. Неприятности с полицией, наркотики, финансовые махинации, опасные знакомства, безумный секс – в моей жизни все это стало вполне обычным. И даже имея все это, я по-прежнему почти ничего не чувствовала.

Я стала ходить к психотерапевту и по ее совету посещать занятия женской группы. Там до меня постепенно стали доходить некоторые вещи о себе, о моей тяге к опасным или слабым мужчинам, над которыми я могла взять верх благодаря своим стараниям им помочь. В Англии я годами ходила к психоаналитику, бесконечно рассказывая о ненависти к отцу и злости на мать, но связать это со своей страстью к никчемным мужчинам мне и в голову не приходило. Хотя я всегда считала, что психоанализ мне колоссально помог, он так и не смог изменить модель поведения. Вспоминая свои поступки, я убеждаюсь, что с годами мне становилось только хуже и хуже.

Теперь, работая с консультантом и в группе, я начинаю выздоравливать, и мои отношения с мужчинами тоже начинают строиться на более здоровой основе. Некоторое время назад я стала встречаться с диабетиком, который отказывался принимать инсулин, и бросилась ему помогать: внушала, какой опасности он себя подвергает, и старалась повысить его самооценку. Это может показаться смешным, но связь с ним стала для меня ступенькой вверх! Он, по крайней мере, не был закоренелым преступником. И все же я продолжала играть привычную роль сильной женщины, которая печется о благе мужчины. Я решила на время оставить мужчин в покое, потому что наконец поняла: на самом деле я не имею никакого желания заботиться о мужчинах, но пока это единственный известный мне способ общения с ними. Так я пытаюсь уклониться от заботы о себе самой. Теперь я стараюсь, разнообразия ради, научиться любить себя, заботиться о себе и избавиться от всего того, что меня отвлекает, – именно эту роль играли все мужчины в моей жизни. Правда, мне немного боязно, потому что я гораздо лучше умею заботиться о них, чем о себе.

И снова мы видим две парные темы: отрицание и стремление властвовать. В семье Селесты царил эмоциональный хаос, но он не был явно выраженным, и никто не признавал его открыто. Даже ее мятеж, направленный против семейных правил и норм, был лишь слабым намеком на то, что сердцевина семьи глубоко прогнила. Она кричала, но ее никто не слушал. Терзаемая разочарованием и одиночеством, она отключила все свои чувства, кроме одного – злости. Она злилась на отца за то, что до него было не достучаться, а на остальных членов семьи – за то, что они отказывались признать свои проблемы или ее боль. Но ее злость была бесцельной: девочка не понимала, что ее корень – невозможность изменить семью, которую она любила и в которой нуждалась. В этом окружении все ее эмоциональные потребности в любви и защищенности оставались неудовлетворенными, поэтому она стала искать отношений, в которых могла бы одержать верх, отношений с людьми, не столь образованными или искушенными, как она, не столь обеспеченными или устроенными. Насколько глубока была потребность в такой модели общения, можно судить по ее последнему партнеру, закоренелому алкоголику, который докатился почти до самого дна. Но Селеста при всем своем уме, образованности, умудренности и опыте даже не задумывалась о том, насколько эта связь пагубна и даже опасна. Ее отрицание собственных чувств и впечатлений и потребность властвовать мужчиной и отношениями с ним совершенно заглушали голос рассудка. Главным фактором выздоровления стало то, что она перестала анализировать себя и свою жизнь и начала чувствовать глубокую эмоциональную боль – следствие той колоссальной изоляции, в которой она всегда жила. Ее многочисленные и экстравагантные романы стали возможны только потому, что она почти не ощущала связи с другими людьми и с собственным телом. На самом деле эти романы оберегали ее от опасности, которую представляла для нее человеческая близость. Острые ощущения и волнения стали заменой пугающей остроте близости. Чтобы выздороветь, нужно было остаться одной, без мужчины, который снова заведет ее в тупик. Нужно было пережить свои чувства, в том числе и мучительное одиночество. И еще для этого нужно было общество других женщин, которые понимали бы ее поступки и чувства, ценили бы ее усилия стать другой. Чтобы выздороветь, Селесте пришлось научиться общаться с женщинами и доверять им. Кроме этого, ей пришлось научиться общаться с собой и доверять себе.

Прежде чем строить связь с мужчиной на здоровой основе, Селеста должна установить связь с собой, а здесь еще есть над чем поработать. В сущности, все ее встречи с мужчинами были лишь отражением внутренней злости, хаоса и мятежа, а попытки манипулировать ими были еще и способом усмирить те внутренние силы и чувства, которые ею двигали. Когда она станет более уравновешенной, это скажется и на ее взаимоотношениях с мужчинами. Не освоив науку любви и доверия к себе, она не сможет ни почувствовать любовь и доверие к мужчине, ни завоевать его любовь и доверие.