Быть плохой – значит быть бунтаркой, малолетней преступницей, размахивать красным флагом. Девочка жертвует собой, соглашаясь стать козлом отпущения, семейной бедой. Для своих близких она делается объектом, на котором можно вымещать боль, злобу, страх и разочарование. Даже если отношения между родителями рушатся, она предоставляет им безопасную тему, которую они могут обсуждать вместе. Теперь вместо того, чтобы спрашивать: «Что же нам делать с нашим браком?» – можно вопрошать: «Что же нам делать с Джоуни?» Так она пытается «спасти» семью. Ею владеет единственное чувство – злость, оно скрывает и боль и страх.

Быть хорошей – значит быть такой, какой была Джанис: добиваться успехов, стараясь тем самым искупить грехи семьи и заполнить внутреннюю пустоту. За внешней удовлетворенностью, безмятежностью и бодростью скрываются внутренняя напряженность, страх и злость. Стремление казаться хорошей становится гораздо более важным, нежели хорошее самоощущение и вообще способность что-либо чувствовать.

В итоге Джанис понадобилось добавить к списку своих достижений заботу о ближнем, и Робби, в котором соединились алкоголизм ее отца и пассивная зависимость матери, оказался на редкость удачной кандидатурой. Он стал ее работой, ее проектом, ее способом не соприкасаться с собственными чувствами. После расставания с Робби его место заняли дети.

В отсутствие мужа или детей, на которых Джанис сосредоточила все свое внимание, крах стал неизбежен: ведь они были главным средством, помогавшим не ощущать боль, пустоту и страх. Когда их не стало рядом, эти чувства обрушились на Джанис и ошеломили ее. Она всегда считала себя сильной женщиной, которая помогает, ободряет, советует. Тем не менее оказалось, что муж и сыновья были для нее важнее, чем она для них. Пусть им недоставало ее силы и зрелости, но они могли существовать без нее, а вот она без них не могла. За то, что их семья в конце концов уцелела, следует благодарить судьбу, пославшую им хорошего консультанта, а потом наставника Робби и его жену. Все эти люди поняли, что Джанис больна не менее серьезно, чем Робби, и помочь ей выздороветь – столь же важная задача.

РУТ: двадцать восемь лет, замужем, мать двух дочерей.

Еще до того как мы поженились, я знала, что в плане секса у Сэма не все в порядке. Пару раз мы с ним пытались заняться любовью, но из этого ничего не получилось. Но мы оба приписали свою неудачу тому, что не были женаты. И я, и он были очень верующими и познакомились не где-нибудь, а на вечернем факультете христианского колледжа. Прежде чем решиться на интимную близость, мы встречались два года. А потом обручились, дата свадьбы была назначена, и мы отмахнулись от Сэмовой импотенции: сказали себе, что это Бог оберегает нас от греха, пока мы неженаты. Я думала, Сэм просто очень стеснительный юноша и, когда мы поженимся, я помогу ему преодолеть робость. Я уже видела себя в роли его наперсницы. Только ничего не вышло.

В нашу первую брачную ночь Сэм почти справился, но потом эрекция пропала, и он тихо спросил меня: «Ты девственница?» А когда я не нашлась, что ответить, добавил: «Мне так не показалось». Ушел в ванную и закрылся там. Мы оба плакали, каждый по свою сторону закрытой двери. То была длинная кошмарная ночь – первая в череде других.

До того как выйти замуж за Сэма, я была помолвлена с мужчиной, который мне даже не особенно нравился. Но как-то раз ему все же удалось уложить меня в постель. После этого я решала, что должна выйти за него, чтобы искупить свой грех. Но в конце концов я ему надоела, и он просто исчез из моей жизни. Я все еще носила его кольцо, когда познакомилась с Сэмом. После первой неудачи я уже думала, что никогда не выйду замуж, но Сэм был такой добрый и никогда не настаивал на сексе. Вот я и почувствовала себя в безопасности и согласилась. Я понимала, что во всем, что касается секса, Сэм еще более неопытен и консервативен, чем я, и это позволяло мне ощущать себя хозяйкой положения. Этот факт плюс общие религиозные убеждения заставили меня поверить, будто мы созданы друг для друга.

После того как мы поженились, я чувствовала себя такой виноватой, что стала считать своей обязанностью излечить Сэма от импотенции. Перечитала все книги, которые смогла раздобыть и которые он читать отказывался. Я держала эти книги дома, надеясь, что он их прочитает. Потом уже я обнаружила, что он их действительно читал, но тайком от меня. Он тоже страстно желал найти ответ, только я этого не знала, потому что Сэм не желал говорить со мной на эту тему. Он все спрашивал, согласна ли я, чтобы мы были просто друзьями, и я лгала в ответ: говорила, что согласна. Больше всего в нашей жизни меня угнетало не отсутствие секса – как раз это меня не особенно расстраивало. Больше всего меня терзала собственная вина: ведь я считала, что сама все погубила, с самого начала.

Чего я не испробовала, так это психотерапию. Я предложила Сэму пойти к психотерапевту, но он наотрез отказался. К тому времени я была одержима мыслью, что, не женись Сэм на мне, он наслаждался бы радостями секса, которых лишился исключительно по моей вине. Я все еще надеялась: а вдруг психотерапевт подскажет мне какое-нибудь чудодейственное средство, которого нет в книгах? Сама я уже отчаялась помочь Сэму. Но я его по-прежнему любила. Теперь я понимаю, что в тот период моя любовь во многом состояла из чувства вины и жалости, но искренняя привязанность в ней тоже была. Он был хороший человек: славный и добрый.

Так или иначе, я пошла на первый прием к консультанту. Эту женщину мне посоветовали в «Обществе планирования семьи», сказав, что у нее большой опыт решения сексуальных проблем. Я сразу же сказала ей, что пришла только затем, чтобы помочь Сэму. Она ответила, что Сэму помочь не сумеет, потому что его нет в кабинете, но мы с ней можем попробовать разобраться в моих чувствах, выяснить, как я отношусь к тому, что происходит или не происходит между Сэмом и мной. Я была совершенно не готова разговаривать о своих чувствах и даже не представляла, что они у меня есть. Весь первый час я снова и снова пыталась перевести разговор на Сэма, а она осторожно возвращала его ко мне и моим чувствам. Именно тогда я впервые поняла, насколько привыкла не обращать внимания на себя. Психотерапевт была со мной так откровенна, что я решала походить к ней, хотя мы так и не дошли до подлинной проблемы – до Сэма.

Между вторым и третьим сеансом мне приснился очень яркий и тревожный сон: за мной гнался какой-то страшный человек, лица которого я не видела. Когда я рассказала об этом психотерапевту, она помогла мне вспомнить его, и я осознала, что этим страшным человеком был мой отец. Это стало первым шагом в длительном процессе, который наконец помог мне вспомнить, что между девятью и пятнадцатью годами я часто становилась объектом сексуальных домогательств отца. Я полностью изгнала из памяти эту сторону своей жизни, а когда воспоминания стали возвращаться, пришлось впускать их буквально по капле, настолько они были мучительны.

По вечерам мой отец часто уходил и возвращался домой очень поздно. Тогда мама, наверное, чтобы его наказать, запиралась в спальне и не пускала его. Считалось, что он спит на кушетке, но скоро отец повадился забираться ко мне в постель. Уговорами и угрозами он добивался, чтобы я никому об этом не рассказывала. Да я и не решилась бы, потому что мне было ужасно стыдно. Я была уверена: в том, что происходит, виновата я одна. В нашей семье о сексе никогда не говорили, но я почему-то усвоила, что секс – это нечто грязное. Разумеется, я тоже ощущала себя грязной и не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал.