Виктор: «Абраша! Зачем нам эти полумеры? Почему только на одной руке? Мы сломаем пальцы на обеих, причем по одному! Что ты на меня так грустно смотришь? А! Я уже понял! Ты очень хочешь играть гаммы, а я тебя задерживаю! Ну так беги!»

Мальчик убегает в комнату, и оттуда тут же раздаются звуки пианино, а Дора скрывается на кухне, и тут же слышится ее возмущенный крик: «Виктор! У нас кончилась картошка, и мама собралась делать форшмак без нее!»

Виктор: «Тетя Нюня! Какой шлимазл вам сказал, что можно делать форшмак без картошки?»

Тетя Нюня: «Здесь в книге написано…»

Виктор: «Не морочьте мне бейцем, тетя Нюня! Порвите эту книгу, сожгите, растопчите пепел и посыпьте свою седую голову! Ваша бабушка делала форшмак только с картошкой! Ваша мама делала форшмак только с картошкой! Они что, были глупее вас?»

Тетя Нюня: «Я все равно хочу попробовать!»

Виктор: «Тетя Нюня! Я вас умоляю! Не переводите продукт! Если в форшмаке не будет картошки, здесь станет очень громко!»

Гуров, который слушал всех это, беззвучно хохоча и держась рукой за живот, понял, что пора прекращать действо, потому что само оно никогда не кончится. Он встал и громко позвал:

– Виктор! Оторвись, пожалуйста, от своего занятия и выйди ко мне!

В квартире повисла мертвая тишина, из кухни вышла мать Марка, а из комнат появились его жена, дочь и внуки, и все они настороженно смотрели на Гурова. Последним из ванной вышел Виктор, в трусах и с тряпкой в руках.

– Здравствуйте, Лев Иванович, – смущенно сказал он, прикрываясь тряпкой так, словно был голым.

– Виктор, надень на себя что-нибудь, и выйдем, поговорим.

Виктор тут же вручил тряпку Марку и велел:

– Иди, собирай воду дальше!

– Почему я? – вяло возмутился тот.

– Я тебе что говорил? Я тебе говорил: «Марек! Слушай меня ушами! Ванну нельзя прочищать вантузом, потому что там все держится на соплях!» А теперь скажи мне, зачем ты полез туда с вантузом?

– Потому что вода не сходила! – слабо отбивался Марк.

– Марек! Она сходила! Но сходила медленно! Скажи мне, куда ты торопился? А может быть, у соседей снизу в ванной был пожар, и ты решил оказать им посильную помощь в его тушении? Таки у тебя это получилось, хотя никакого пожара не было!

– Когда я вспоминаю, как они кричали, у меня делается сердцебиение, – вставила тетя Нюня.

– Тетя Нюня! Дышите ровно! Пусть кричат, пока зубы не выскочат! Я ходил посмотреть, таки у них везде плитка! – успокоил ее Виктор.

Он почти насильно вручил тряпку Марку и ушел в комнату, откуда вернулся уже в тренировочных штанах и в тапочках, и они с Гуровым вышли на лестницу, а потом спустились на площадку между этажами.

– Ну, все, Виктор! Кончились твои мучения! Собирай вещи, попрощайся с этим сумасшедшим домом и можешь возвращаться в общежитие!

– Лев Иванович! Ну какой же это сумасшедший дом? Это нормальная еврейская семья!

– Но они же все время скандалят!

– Ох, Лев Иванович! Не знаете вы, что такое еврейский скандал! Когда дядя Фима начинал скандалить с женой, мы все ходили посмотреть и послушать, потому что это было нечто! А Шульцы просто так разговаривают! – объяснил Виктор и закурил.

– Я смотрю, ты сюда вписался как родной, – усмехнулся Гуров.

– Я же вырос в этой среде, я и на идиш свободно говорю. В нашей пятиэтажке на последнем этаже было всего две квартиры: наша и Сахаровых. Так мы днем даже двери не запирали, потому что постоянно друг к другу бегали. Мы пекли пироги – они шли к нам, они пекли кух – мы к ним. На их пасху мы, дети, дружно грызли мацу, а на нашу – ели куличи. Вот такая коммуна, и никому не было никакого дела, кто какой национальности. Если у кого-то из Сахаровых что-то ломалось, папа брал свой чемоданчик с инструментами и шел чинить, а дядя Дава принимал детей всех наших родственников, у всех нас – здоровые зубы, а когда моя старшая сестра выходила замуж, дядя Мойша сделал им такие кольца, каких ни у кого больше нет и не будет.

Вдруг сверху раздался возмущенный крик стоявшей в дверях Доры:

– Мама! Виктор курит!

– Оставь мальчика в покое! Должен же у него быть хоть какой-то недостаток! – донесся до них голос тети Нюни.

– Кажется, у тебя скоро будет постоянная московская регистрация и большая дружная семья.

– Лев Иванович! Лия – прекрасная женщина, дети – просто чудо! О тете Нюне я вообще молчу! Но мужчина должен приносить в дом деньги и не быть нахлебником. А что у меня? Стипендия! Да еще мы с Павлом на автостоянке по ночам сторожами подрабатываем. И все! На себя мне, худо-бедно, хватает, а на семью? Что мне, в боях без правил участвовать, чтобы что-то заработать? Потому что я только и умею, что воевать и качественно морды бить. А потом тот же Марек будет меня однажды вскрывать!

– А если на заочное перевестись?

– Будет только хуже: я потеряю регистрацию и общежитие, придется снимать квартиру или хотя бы комнату, на которую еще нужно заработать. И куда я пойду? Охранником в магазин? У меня же ни профессии, ни специальности, никакого дела в руках нет! Могу еще в авторемонтную мастерскую пойти, потому что немного в этом разбираюсь. Только разве Шульцам такой зять нужен?

– Ладно! – махнул рукой Гуров. – Это дело будущего! Ты мне расскажи, что той ночью произошло?

– Ну, я как сюда приехал, первым делом пошел и все осмотрел. И понял, что если нападение все-таки будет, то через дверь они не пойдут – шуму много: снаружи металлическая, а внутренняя из такого дерева сделана, что ее хрен вышибешь, да еще и крюк на ней такой, что слона удержит. Значит, через окна. Квартира четырехкомнатная, три окна выходят на улицу, а напротив – дорогущий ресторан, а это значит, и охрана на стоянке, и видеонаблюдение, да и люди постоянно туда-сюда ходят. Вывод – пойдут со двора, куда выходят окна гостиной и кухни. Дом – «сталинка», квартира на третьем, предпоследнем, этаже, по торцу – пожарная лестница, значит, надо ждать их сверху. Ну, пока время было, я всех собрал, чтобы дома никто один не оставался, и пошли мы все вместе Лию с работы забирать, а детей из школы. На обратном пути продуктами запаслись – неизвестно же, сколько эта осада продлится. Вернулись в дом, и я четко объяснил, что окна на улицу обязательно должны быть на всякий случай закрыты, а за остальными я и сам прослежу. Все легли спать, я караулить остался, а чтобы время даром не терять, поставил курицу вариться. Хорошая такая, на два килограмма, – я ее утром нафаршировать собирался. Когда бульон закипел, я ее на маленьком огне доходить оставил.

– Про курицу обязательно? – не выдержал Гуров.

– Сейчас сами все поймете, – пообещал Виктор. – Сижу я в коридоре, прислушиваюсь, и вдруг – опаньки! – со стороны гостиной, где балкон, шумок раздался, ну, я туда и направился. Смотрю – четыре ноги ко мне сверху спускаются. И принял я их в свои теплые объятия! Вырубил на совесть! Собрался уже вязать, и тут смотрю – третий в кухонное окно лезет! Рванул я туда, и вдруг оттуда такой визг раздался, словно живого поросенка кипятком ошпарили! А потом тихо стало! А там же курица на плите! Вы знаете, что такое кипящий куриный бульон? Влетел я туда, а уже все кончено! Оказывается, дрыхли все, кроме тети Нюни – она тоже потихоньку караулила. Когда я на балкон отправился, вышла полюбопытствовать – тут-то и увидела мужика, который на кухонном подоконнике стоял, и, недолго думая, взяла первое, что под руку подвернулось.