– Ты приносишь несчастье и выглядишь как гнусный обманщик, – крикнул ему священник, выглянув из дверей храма.

Лакшман понял, что ему пора идти. Затем все смешалось.

Как будто в подтверждение слов священника, на этот раз небеса действительно разверзлись, и потоки воды полились вниз с такой силой, будто каждая капля хотела пробить землю насквозь. Лакшман моментально промок до нитки. Шерсть Раджу тоже вся вымокла, и он выглядел понурым. Медведь шел, тихо попискивая и ворча, тряс головой и время от времени открывал пасть, словно зевая. В мгновение ока дорога превратилась в один большой мутный поток воды, который размыл почву, смешав ее с собой. От деревьев было мало толку. Перебегая от одного к другому по дороге домой, они настолько сильно промокли, что прятаться было уже бессмысленно.

Когда они подошли к дому, Лакшман никак не мог решить, пустить Раджу в дом или оставить на ночь под дождем. Он решил, что, может, ночью дождь закончится, и привязал медведя к дереву.

Дождь лил всю ночь. Звуки дождя, сначала громкие, потом музыкальные, потом абсолютно монотонные, не давали Лакшману уснуть. Через какое-то время в общем шуме дождя он стал различать, как отдельные капли неумолимо и упрямо бьются обо все, что попадается на их пути. Дождь проникал в квартиры через невидимые трещины и дыры, некоторые из них, казалось, находились совсем недалеко от него. Он зажег свечу, чтобы найти их. Поначалу он не слышал ничего особенного – только два источника звука, выбивавшихся из общего шума дождя. Лакшману пришлось поискать их какое-то время; одна из трещин была в верхней части дверного проема, а вторая в потолке, в нескольких дюймах от места, где стал Лакшман – там, где лежали его ноги. Он решил выйти и завести Раджу в дом. Животное, огромная промокшая громада, то и дело энергично стряхивало со своей шерсти лишнюю воду. Направляясь обратно к дому, Лакшман вновь увидел огни в тех же самых окнах, что и раньше. Что за люди там живут? Почему он никогда не видел их на улице рядом с домом? Знают ли они, что он здесь? Видели ли они Раджу? Ему вдруг неистово захотелось крикнуть им, чтобы они вышли и показали себя.

Утром, он заметил легкое мерцание на одной из стен комнаты, где он оставил Раджу. Это было как раз то место, где стену покрывала темная слизь – вода в этом месте просачивалась и бежала вниз по стене. Он посмотрел на потолок, где проступило ржавое пятно: может быть, оттуда и льется вода? Но в таком случае вода проходила сквозь пол не только верхнего этажа, но и всех этажей вплоть до самой крыши. Когда здание не выдержит и развалится? Когда они будут здесь? Упадет прямо на них с Раджу?

Дождь шел не переставая; на ближайшее время всем его миром были грязь под ногами и серое небо над головой. С этого момента о зарабатывании денег можно было забыть. Нужно будет попытаться выбраться, если вдруг на какое-то время дождь прекратится, но при такой погоде будет крайне сложно собрать толпу людей, так как одна из самых важных вещей в его бизнесе – это время, а его в данном случае было слишком мало.

За всю следующую неделю Лакшман и Раджу дали всего два представления, даже вернее сказать – одно, потому что на середине второго полил дождь и все, без того немногочисленные, зрители разбежались кто-куда, ничего не заплатив. Он потратил последние деньги, что были у него в карманах, на чай, самсу и сладости в кафе, куда он зашел чтобы переждать ливень. Женщина, стоявшая за огромной кадаи[91], запретила проводить медведя внутрь. Лакшман вышел на улицу, чтобы покормить Раджу. Он решил постоять с ним, держа его на поводке, прячась от дождя и потоков грязи под узким навесом, что образовывала жестяная крыша здания. Он практически не защищал от дождя. Под ногами образовалась воронка из сточных вод и помоев, которая в конце концов подтопила тот уступ, на котором стоял Лакшман. Ему придется взять часть отложенных денег из ошейника Раджу, чтобы не умереть от голода. Ему казалось, что он будет сильнее беспокоиться о том, что так и не отправил деньги домой, но, на удивление, сейчас его голову занимали совершенно другие мысли. Он думал о том, сколько сможет сэкономить, если купит чулху, котелок, рис и дал и самостоятельно приготовит еду на кухне дома, где он жил. Для этого нужно было проверить, сколько вообще денег у него есть. Мысли о ведении хозяйства мгновенно захватили его, словно были каким-то заклинанием, и напомнили ему о забытом в последнее время старом знакомом – невидимом тяжелом камне, который моментально зажал его в свои тиски. Это чувство было сродни тому, если бы его похоронили заживо, будто безжалостно отняли кислород и поместили в темноту. А если бы он оказался в такой ситуации, в этом разрушенном доме один, без Раджу, то стало бы ему легче? Он знал ответ на свой вопрос, но отрицал его, споря с самим собой; Раджу не был для него обузой, и, несмотря на то что Лакшман содержал его и был за него в ответе, он воспринимал это как свой долг и обычную ежедневную рутину. Кроме того, благодаря ему он наконец-то обрел доселе неизвестное ему чувство свободы.

Уже стемнело, и все еще лил дождь, когда они с Раджу вернулись домой. Он снял с себя всю одежду, отжал и повесил сушиться. Ему нужно будет купить еще одну пару брюк и рубашку и, возможно, простыню, чтобы на ней лежать или укрываться ею.

С шерсти Раджу постоянно стекала вода, и он то и дело отодвигался, чтобы не сидеть в луже, которую сам же и образовывал, но веревка в четыре фута давала ему не так уж много возможностей. Лакшман привязал его к другому месту и расстегнул мокрый ошейник, чтобы вытащить деньги. В его руках оказались влажные клочки бумаги, практически каша. Он не мог поверить в произошедшее и от неожиданности полностью снял ошейник с Раджу, который впервые оказался без него с тех пор, как его нашли люди. Лакшман провел рукой по внутренней части ошейника, а затем по шее Раджу. Бумажные деньги раскисли и превратились в мокрое конфетти. Даже те банкноты, которые казались целыми, распались у него в руках, когда он пытался вы тащить их из сырой комкообразной массы. Поводок лежал на темном полу, привязанный веревкой к металлической оконной решетке. Раджу послушно сидел на месте, еще не осознавая, что мог пойти куда ему вздумается. Лакшман перебирал кашицу из бумаги, чувствуя, каким жалким он выглядел сейчас, искал хоть что-нибудь, что сохранилось, что можно было спасти, хоть десять рупий, но нет, все пропало.

Он подумал, что если он сейчас же не сядет, то его просто сдует ветром в окно, как перышко или пылинку. Опустившись на пол, он схватился за голову и начал выть. Ему уже было все равно, кто его услышит, кого он разбудит или чье внимание привлечет. Он просто сидел и кричал. Крики исходили даже не из горла, а откуда-то глубже, будто из легких или живота. Он кричал, кричал, кричал и все никак не мог остановиться пока его голос не пропал вовсе. Только когда Раджу подошел к нему, что-то тихо ворча, и попытался обнять его голову своими лапами, Лакшман заметил, что Раджу не на привязи.

В его затуманенном рассудке возникла одна-единственная мысль – о чем думает зверь?

Ее самым ярким воспоминанием о том дне была хлынувшая кровь, описавшая в воздухе дугу и разбрызгавшаяся во все стороны, когда правую руку ее брата бросили в кусты. Она не отрываясь смотрела на капли крови, пока рука летела в кусты, где и пропала. Что еще она успела заметить? Как кровь на зеленых листьях выглядела не красной, а черной. И даже под ярким солнцем кровь все равно казалась черной, пока внимательно, очень внимательно не присмотришься к ней. Только так можно было рассмотреть, что она на самом деле красная, но это только в том случае, если ты изначально знал, что это именно кровь. Вот какие воспоминания были у Милли.