Его голос изменился на последнем предложении; что-то еще прокралось в него – слова он стал произносить медленнее, будто ему было лень.

Другой мужчина засмеялся.

– Да, скажите нам, что вы здесь делаете, – спросил он. – Что вы там держите? – Он протянул руку и взял пакет с листьями, который сестра Сони держала в руках. – Ага, кенду. А у вас есть лицензия на то, чтобы собирать эти листья? Вы знаете, что в противном случае вы занимались незаконной деятельностью?

Лицензия? Незаконная деятельность? Чуть ли не каждый житель деревни собирал листья с тех пор, как девочки себя помнят, да и их родители этим занимались, и бабушки, дедушки – все их предки. Но сестра Сони была слишком напугана, чтобы ответить им. Что, если действительно появился новый закон, о котором они не знали? Каждый день люди в правительстве занимаются разработкой законов, чтобы сделать их жизнь еще более невыносимой. Уже ходили слухи о том, что им придется покинуть их деревню и лес, переехать в другое место, потому что крупные компании хотели заполучить эту землю. А куда им было идти? Что они будут делать?

– Тебе придется поехать с нами, – сказал мужчина и схватил сестру Сони за запястье.

Казалось, она словно превратилась в камень, но этот камень весь дрожал от ужаса. Тот трепет, который исходил от нее, был настолько сильным, что пронесся по воздуху и задел Сони, стоящую с ней рядом.

Мужчина, стоявший около джипа поддержал своего напарника:

– Да, поедешь с нами. Посмотрим, что мы сможем с тобой сделать.

Сказав это, он рассмеялся, но его смех больше напоминал ужасное воронье карканье, предвещающее фатальный исход.

Сони могла почувствовать, как ее сестра дрожит всем телом. Почему Диди молчит? Куда они хотят ее забрать?

– Давай возьмем и ту, что поменьше? – предложил один из них. – Нас двое и их двое.

Снова раздался этот мерзкий гнилой смех.

– Нет! – закричала Диди.

Казалось, она только что очнулась ото сна, словно выбралась из своей каменной скорлупы. Все произошло так быстро, что действия опережали мысли.

– Беги! Беги скорее домой! – яростно шепнула она Сони, отталкивая ее рукой и пытаясь вырваться от мужчины, что держал ее за запястье.

Он стиснул ее руку только сильнее. Прошла секунда, две. Сони попятилась, обернулась и начала убегать прочь. Она слышала за спиной шорох, крики мужчин, как один из них стал бежать вслед за ней. Ей было девять лет, она была худенькой, быстрой, и ее подгонял страх; она хорошо ориентировалась в лесу, знала, где лучше притормозить и где можно спрятаться за густой растительностью. Свет фонарика, преследующий ее, тоже не отставал и кочевал с земли на стволы деревьев, подсвечивая участки размером с человеческий рост. Она бежала так быстро, словно ее душа отделилась от тела. Все, о чем она думала в тот момент, это что ей нужно добраться до двух маленьких, узеньких, почти невидимых троп, пока тьма полностью опустится на землю. Если она не успеет до них добежать, то останется в лесу на всю ночь и будет заживо съедена леопардом или медведем. Она обернулась назад лишь единожды. Огонек фонаря исчез, словно превратился в золу. Сквозь деревья она увидела (или ей показалось, что увидела) одного из мужчин, опустившегося на землю, которого было видно только благодаря его белой рубашке. Его поза напоминала то ли ту, в которой обычно оплакивают усопшего возлюбленного, то ли позу животного, пожирающего свою жертву. Надвигающаяся тьма и та скорость, с которой Сони бежала, не позволили ей рассмотреть, над чем именно он склонился. Казалось, сам лес встал ей поперек горла.

Следующим утром, с первыми лучами солнца, в лес был отправлен поисковый отряд. Но ее не смогли найти. Они молча вернулись в деревню, когда уже начало темнеть. Придя домой, Сони и ее отец увидели Диди, сидящую на полу спиной к стене и отвернувшую голову в темноту. Мама плакала, и Сони понимала, что это были совершенно другие слезы, не те, что бывают от боли. Эти были слезы злости – так Сони решила. Диди снова была неподвижна, словно камень. Ее колени и локти были все в ранах, а ноги покрыты ссадинами. Из-за темноты Сони тогда не смогла рассмотреть то, что увидела на следующий день: синяки по всему телу сестры и то, как она передвигалась, – медленно, словно внутри у нее все было сломано, а каждое движение причиняло боль. Она запомнила только одну фразу, которую сказала мама, когда они вернулись с отцом из леса: «Обратно она приползла, так как не могла идти».

Спустя время Диди снова стала нормально ходить. Но теперь чего-то в ней не хватало. Иногда она обнажала свои зубы, пытаясь улыбнуться, но это нельзя было назвать улыбкой. Из-за того, что в ее глазах не было радости, получалась лишь пародия, нерешительная репетиция улыбки.

Мама сильно похудела и стала напоминать скорее чучело, а не человека. Казалось, ее лицо высосало все соки из тела и аккумулировало их в огромной торчащей шишке. Само лицо тоже сильно изменилось: сейчас оно стало маленьким, похожим на пустой сморщенный мешок, который кто-то оставил и забыл забрать из дальнего угла комнаты. Ее взгляд стал стеклянным, отсутствующим, словно глазам было больше не место в этой странной голове. Чтобы купить один билет на автобус, нужно было потратить семьдесят пять рупий, а таких денег у них не было. Отец занял деньги на проезд и необходимые лекарства. Вышло пятьсот рупий. Ему сказали, что через месяц сумма вырастет до шестисот рупий, еще через месяц до семисот двадцати пяти, потом до восьмисот пятидесяти и так далее. Но он не мог рассуждать о времени погашения долга или процентах… они для него ничего не значили. Единственное, что его беспокоило, – это настоящее.

Больница. Как ему обо всем договориться? С кем это нужно делать? Кто поможет ему найти правильного человека? Нужно было поехать с кем-нибудь из деревни, кто был более образован, который бы знал, к кому нужно обратиться и смог бы все обговорить. Это место раздавит его. Куда бы он ни посмотрел, везде были больные – люди с повязками или гипсом. Из-под некоторых повязок даже проступали пятна крови, более насыщенные в центре и постепенно теряющие яркость к краям. Кто-то медленно ходил по коридору, опираясь на костыли; кто-то абсолютно неподвижно лежал на полу рядом со входом, широко раскрыв глаза и смотря в пустоту. Слышались стоны, кашель, хрипы. У некоторых отсутствовали руки или ноги, были открытые язвы и ужасные опухоли. Левая сторона лица мужчины, сидевшего около стены, была словно усеяна черными ягодами. В животе у отца Сони неприятно засосало. Он не мог прочесть ни единого указателя – он просто не умел читать. Насколько глупым нужно быть, чтобы приехать сюда без посторонней помощи? Это место точно его раздавит.

Он ходил от одного человека к другому, держа в руке направление врача и спрашивая, куда ему нужно идти, где его примут. Он произносил единственное слово – «операция», которое, он считал, должно ему помочь, ведь доктор сказал тогда, что нужна операция.

– Подойдите к тому столу, они вам помогут, – сказал ему кто-то.

Когда он подошел туда, то его направили в другое место. Там, около стойки, была толпа людей, которые громко кричали и махали своими бумажками, толкаясь и пихаясь, требуя, чтобы их обслужили; они были пронырливее его. Как он вообще проберется сквозь эту толпу? Где-то через час ему удалось подойти к мужчине за стойкой, который сказал ему, что он пришел не туда. Ему нужно было подняться выше. Здесь он не мог ничем помочь, так как это… он сказал какой-то набор непонятных слов. Отец Сони поднялся вверх на два лестничных пролета – оказался на этаж выше. Здесь было много людей. Кто-то бегал по коридору, кто-то сидел и ждал, кто-то стоял. Кого же попросить помочь? Он решил подойти к женщине, которая выглядела как врач – у нее на шее висела та «слуховая веревка», по которой обычно можно узнать врачей. Она сказала ему, что он пришел не туда. Ему нужно было спуститься вниз и спросить на главной стойке. Он снова спустился вниз. Его кидало с одного места на другое, словно он был маленькой палочкой, которую подхватил ветер. Когда он пробился к стойке, ему снова сказали идти наверх. Но на этот раз он решил возразить, что уже был наверху и оттуда его отправили вниз. Мужчина, что стоял за этой стойкой, сказал, что в таком случае он ничем не может помочь, и попросил отойти в сторону – он не мог весь день разговаривать с одним человеком, в то время как за ним еще целая толпа людей.