собираешься прыгать с этого проклятого карниза. Только зря отрываешь всех от дел. Ну, иди же сюда.

— Я сейчас прыгну.

— Ну хорошо. Только не сейчас. А? В другой раз. Можеть быть, на следующей неделе или в будущем году. Мы сегодня все очень заняты. Дети балуются, открывают пожарные краны по всему городу. Весна наступила, Бланш. Пожалуйста, сделай мне одолжение, прыгай в другой раз. Хорошо?

— Убирайтесь к черту, — отозвалась она и снова взглянула вниз. 

— Бланш?

, Ответа не последовало.

— Бланш? — Карелла вздохнул и, повернувшись к Паркеру, что-то шепнул ему на ухо. Паркер кивнул и отошел от окна.

— Ты мне чем-то напоминаешь мою жену, — пояснил Карелла девушке. — В самом деле, мою жену зовут Тедди. Она глухонемая. Она…

— Глухонемая?

— Да, с рождения. — Карелла улыбнулся. — Ты говоришь о своих трудностях? А что если бы ты была глухонемой да еще и замужем за полицейским впридачу?

— Она что, действительно… глухонемая?

— Конечно.

— Жаль.

— А что ее жалеть. Ей и в голову не придет бросаться с карниза.

— Я и не собиралась, — пояснила девушка. — Я хотела принять снотворное. Поэтому и одела ночную рубашку. Но… у меня было мало таблеток, всего лишь половина пузырька. Я не была уверена, что этого хватит. А вы как думаете?

— Вполне достаточно, чтобы заболеть, — отозвался Карелла. — Иди сюда, Бланш. Я тебе расскажу, как однажды я вскрыл себе вены и чуть не умер.

— Неужели?

— Клянусь, так оно и было. Видишь ли, всем нам когда-то бывает плохо. В чем дело? Что на тебя сегодня нашло? У тебя что, менструация?

— Что? А… вы откуда знаете?

— Да так, догадался. Ну иди же, Бланш!

— Нет.

— Ну, Бланш, иди же сюда!

— Нет. Отстаньте от меня.

Внезапно где-то в квартире раздался пронзительный телефонный звонок. Девушка его услышала, вздрогнула, минуту, обернувшись, прислушивалась, а затем безучастно отвернулась. Карелла притворился удивленным. Это он сам послал Паркера вниз позвонить девушке по телефону, а теперь делал вид, что не ожидал звонка.

Он спокойно объявил:

— Телефон звонит.

— Меня нет дома.

— А вдруг что-нибудь важное? ’

— Не имеет значения.

— А что если это… он?

— Он в Калифорнии. Да это не он. Мне все равно, кто это. — Она помолчала и опять повторила — Он в Калифорнии.

— В Калифорнии ведь тоже есть телефоны, — не уступал Карелла.

— Это… Это не он.

— Почему бы тебе самой не подойти к телефону и не выяснить?

— Я знаю, это не он! Оставьте меня- в покое!

— Может, взять трубку? — послышался чей-то крик из квартиры.

— Она сама подойдет, — отозвался Карелла. Он протянул девушке руку. За его спиной надрывался телефон. — Держись за мою руку, Бланш, — предложил он.

— Нет. Я прыгаю. ..

— Ты не прыгнешь. Ты вернешься в комнату и ответишь на телефонный звонок.

— Нет! Я сказала — нет!

— Ну так валяй, прыгай, ты мне надоела! Ты просто глупая девчонка. Хочешь размозжить себе голову о тротуар? Он ведь цементный, Бланш! Это ведь не на матрац прыгать! — Его голос срывался до крика.

— Мне все равно. Я прыгаю.

— Ну, так ради бога, прыгай! — разозлился Карелла. Он разговаривал с ней как отец, терпению которого пришел конец. — Если тебе так хочется, прыгай. Только скорее. Тогда мы все сможем пойти домой. Валяй!

— Я иду, — отозвалась она.

— Давай, давай. Либо прыгай, либо держись за мою руку. Не тяни время.

За его спиной телефон непрестанно звонил. Кроме этого звона и дуновения ветра, не было'слышно ни звука: ни в квартире, ни на улице.

Я иду, — прошептала девушка.

— Вот, — встрепенулся Карелла. — Вот моя рука. Держись!

Какое-то страшное мгновение он еще не вполне понимал, что происходит. Широко открыв глаза, он, оцепенев, стоял у окна с протянутой рукой, гак и застывшей в воздухе, а девушка, внезапно оттолкнувшись от стены, прыгнула вниз. Он слышал ее пронзительный крик, летящий все двенадцать этажей до земли и заглушающий жуткий перезвон телефона, удар тела о тротуар; оглушенный, отвернулся от окна и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Господи, она все-таки это сделала!

Торговцу оставалось жить всего лишь пять минут. В каких-нибудь двадцати кварталах от того места, гдг Бланш прыгнула навстречу своей смерти, он вышел на улицу, держа тяжелый ящик с товаром в одной руке и радуясь весне, олицетворяя ее. Для него Весна была женщиной, которая в бешеном танце переправилась через реку Харб, проскользнула мимо бродяг, непременных участников старинных водевилей, сверкнула голыми ляжками проходящим мимо гудящим буксирам, похотливо подмигнула плавающим презервативам, поддразнила полными бедрами Силвермайн-роуд и парк, весело вспорхнула над крышами многоквартирных домов и грациозно опустилась на середину улицы.

Люди высыпали наружу, приветствуя ее. Они улыбались. Улыбки были на лицах женщин в домашних цветастых платьях, мужчин в спортивных рубашках с открытыми воротниками и в тапочках или в теннисках и шортах. Радуясь, они заключили Весну в свои объятия, прижимали к груди, целовали, приговаривая — где ты пропадала все это время, малышка?

Конечно же, он не знал, что так скоро умрет. Если бы знал, он, вероятно, провел бы свои Последние минуты на земле как-то иначе: уж во всяком случае не на улице, с тяжелым ящиком расчесок, в объятиях Веснц. Если I бы он только знал, что a Shu умрет, он, может быть» | устроил салют или сделал бы еще что-нибудь подобное. Или, по крайней мере, выбросил бы ящик к черту и пошел бы к Бора Бора. С тех пор как прочитал в «Гаваи» об этом заведении, он часто посещал его. Иногда, когда торговля расческами шла особенно плохо, он бывал там десять, а то и двенадцать раз в день. Как только он попадал туда, он занимался любовью с темнокожими пятнадцатилетними девицами. Сегодня темнокожие пятнадцатилетние девицы тоже были на улице, но их было мало. К тому же он не знал, что умрет.

Он устало, тяжело ступая, шел по улице, чувствуя себя крепким и сильным, если бы не ящик. Он размышлял о том, удастся ли ему продать сегодня хоть несколько расчесок. До конца рабочего дня нужно было, по крайней мере, продать еще три. Кому, дьявол его побери, нужны расчески, если Весна водит хоровод на улице? Вздохнув, он поднялся на ступеньки ближайшего многоквартирного дома, мимо прыщавой шестнадцатилетней блондинки в рабочих брюках из хлопчатобумажной саржи и белой блузе, и еще подумал, умеет ли она танцевать хулу?

Он вошел в плохо освещенный, зловонный вестибюль, миновал почтовые ящики со сломанными замками и болтающимися дверцами, прошел через открытую дверь с чудом уцелевшим матовым стеклом. На первом этаже, у лестничной клетки,