– Это тоже не объясняет появления нескольких машин, по крайней мере, я объяснения не нахожу. Может быть, лучше Шарлотте не убивать Маррити. Парень может что-то знать.

– Принятое решение – неоплаченный долг, – напомнил Раскасс. – К тому же моссадовец, надавив на него, проинструктировал – научил, что отвечать другим агентам. А дочь в изоляции от него будет нам полезнее. К тому же он, – Раскасс махнул рукой на темнеющий за спиной автобус, – хочет такой же жертвы от каждого из нас – мы все его должники, а Шарлотта уже ушла в минус.

– Наши души.

Раскасс пожал плечами.

– Годится все, что нарушит избранную нами полярность.

– А разве платеж будет засчитан, если ты оплачиваешь его пьяным? – спросил Гольц. – Никто из нас не пьет спиртного. Пьет только Шарлотта.

– Для некоторых людей, а Шарлотта именно такая, выпивка – важный фактор демонтажа. Но когда алкоголь демонтирует ее, ей тоже придется от него отказаться.

– Держи карман шире. А ведь когда-то ты был в нее влюблен?

– Это не имеет значения.

Гольц вытащил из кармана складной нож с предохранителем и открыл лезвие.

– Она думает, ей позволят вернуться назад, переделать свою жизнь.

– Тебе какое дело, что она думает?

Гольц добродушно усмехнулся.

– Дело? Никакого. Заметь себе, – он махнул ножом в сторону автобуса, – я свои долги плачу, – и уже громче позвал: – Фред!

– Йо! – откликнулся из открытого окна Фред.

– Спроси мальчика, христианин ли он.

– Кивает, – после паузы ответил Фред.

– Ох, какая жалость. Скажи ему, что он станет красиво упакованным подарком дьяволу.

– Жестокость – тоже неплохой фактор демонтажа, – заметил Раскасс, – но и от нее, в конце концов, придется отказаться.

– Не пытайся меня очеловечить, – рассмеялся Гольц. – Придется отказаться? Человек не волен решать, чего ему желать. Я – шарик на колесе рулетки.

Раскасс покачал головой.

– Шопенгауэр. Философия там тоже не понадобится. Как и рациональное мышление в целом.

– Жду не дождусь.

– Далеко пойдешь. А сейчас пора тебе возвращаться в автобус.

Гольц тихонько рассмеялся, поплелся назад по утрамбованному песку и скрылся, обойдя неосвещенный автобус спереди. Чуть погодя автобус заметно качнулся – Гольц вошел в дверь с дальнего конца.

Нам нужно как можно скорее добиться успеха, подумал Раскасс, начиная дышать глубже в предвкушении выхода из тела. Мне нужен доступ к нижней половине чаши.

Он придвинулся к ограде и встал перед ней на колени. Это был горизонтальный деревянный шест, через каждые десять футов поддерживаемый стальной подпоркой. Раскасс навалился на него грудью, обхватив руками с внешней стороны.

Впервые он вышел из тела в двенадцать лет: просто однажды утром встал с кровати, оглянулся и увидел, что его тело еще лежит в постели. Ужас заставил его броситься обратно, и он впервые пережил вхождение в тело: словно натягиваешь через голову тесный мешок, протискиваешь в него руки и ноги и он наконец смыкается на пальцах ног. Несколько лет спустя история повторилась – тогда он дышал через эфирную маску во время стоматологической операции. А к двадцати годам он научился покидать тело по желанию, и даже голова при этом почти не кружилась.

Сейчас он ощутил всплеск холода и оказался стоящим рядом со своим коленопреклоненным телом. Заботливо убедившись, что тело не потеряет равновесия и надежно опирается о перила ограждения, он шевельнул пальцами правой руки и увидел, как растопырилась ладонь оставшегося на коленях тела.

Он прыгнул в пустоту и сразу, продолжая ощущать грудью перила, почувствовал в то же время запах травы на лужайке перед колледжем и ощутил под пальцами маслянистое стекло, а потом энергетический взрыв бросил его сквозь высшие измерения – в этот миг юноша в автобусе испустил дух, и Раскасс очутился на автостраде.

Время здесь было расстоянием, и управлять он мог только своим вниманием.

Восприятием, не нуждавшимся в освещении, он увидел автобус, Гольца, Фреда и мертвого парня в нем – причем видел он их со всех сторон сразу. Вплоть до их органов, артерий и клапанов и даже коленчатого вала автобуса, а тайные соки и кора окружающих деревьев изнутри были видны так же отчетливо, как и гора. Гору он тоже видел со всех сторон, как и пожары на северных склонах, и утрамбованный гравий под асфальтом дороги.

Он изменил точку обзора, отстранившись от ближней перспективы, и увидел людей в виде зигзагообразных линий – их недавние действия и будущие поступки лежали в ряд, как опрокинутые костяшки домино, расплываясь по мере удаления; луна стала длинным белым клинком в небе. Гольц стоял у тела Раскасса, говоря ему: «Ибсен», и в то же время Гольц входил в автобус, и перерезал глотку юноши, и выходил из автобуса, и снова заговаривал с Раскассом, и сам автобус уезжал с площадки для отдыха на Панорама-Пойнт, замыкая петлю со своими ранними версиями, въезжающими на нее.

Он видел все так же, как три ворона в сказке братьев Гримм «Верный Иоганн» – парил высоко над фигурками, прикованными к поверхности земли, видел вещи, которые раньше ему встречались, и те, с которыми еще предстояло столкнуться.

Молодой человек в автобусе выглядел чередой накладывающихся бледных фигурок, как на «Обнаженной, спускающейся по лестнице» Марселя Дюшана, и череда эта обрывалась в точке, где астральное тело юноши образовывало размазанный по небу вихрь.

Это была застывшая ударная волна, и Раскасс внимательно проследил ее до самого предела – туда, где она выходила за грань точного времени и места его смерти.

Раскасс был тут не один. Живое существо, состоящее, казалось, из жужжания или морщин, находилось внутри него, и его мысли были так же очевидны для Раскасса, как внутреннее устройство автобуса, но гораздо более чужды, чем траектории звезд или повторяющиеся узоры трещин на горных камнях.

Но, по крайней мере, Раскасс точно знал, что существо было вызвано человеческим жертвоприношением.

Это создание занимало область, далеко простиравшуюся сразу в десятках разных направлений от этих утренних часов 18 августа 1987 года, а бесплотная сущность Раскасса нахлестывалась на его сущность.

Линии, подобные электрическим искрам или нитям ткани, протягивались в безграничной пустоте, и он мог различить нить своей временной линии с несколькими растрепанными отрезками. Сейчас он располагался в облачке, окружавшем такой отрезок, – другие он занимал или будет занимать во время других вылазок на автостраду.

Точно так же, как на фотографии глаз может видеть вместо лунных кратеров купола и хребты, пока сдвинувшаяся перспектива не позволит различить кратеры и трещины, так и эти искры или нити представлялись ему крошечными, плотно скрученными спиралями, вроде узелков в груде ковров бесконечной высоты и ширины.