Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ведьма вычистила и натерла до блеска квартиру, и особенно тщательно — стекла, чтобы собрать в чашу последний солнечный свет. Смешала его с зерном, ячменем, маком и медом… Зерна сажала, собирала сама, они словно проросли сквозь нее — как сквозь землю. На скатерти сама вышивала символы Матери-земли — ромбы и точки. И полотно соткала сама — только слепые могут позволить себе постелить на стол, на семейный алтарь, чужую работу, позволить чужому формировать рисунок их Рода.
Солнце старело. Она поставила на стол-алтарь миску с кутей и коливом, блюда с пирогами и рыбой, кувшин с алой Рябиновкой — сама сварила ее, смешав кровь Макошь с медом Велеса и дубовым огнем Перуна.
Жертва — недаром сродни слову «жерти». Большинство ежедневных ритуалов творятся под час застолья, многие иностранцы до сих пор молятся перед едой, а местные слепые даже о собственном Боге забыли — ну да их Бог им судья.
Веда положила на скатерть горький маточник, благоуханную разрыв-траву и посыпала сверху отборные зерна пшеницы. Села, едва не поставила ноги на перекладину под столом, забыв, что на ней, как птицы на ветке, собираются души усопших. Верно говорят: поведешься со слепыми — не заметишь, как ослепнешь сама.
Солнце уходило. Свет таял, как тусклые гроши в кошельке мотовки. Ведьма ждала. Ее руки, казавшиеся внешне спокойными, с трудом могли унять дрожь.
Скатерть была бела, ночь — черна, а душа — натянута словно струна.
И когда в мире совсем не осталось белого — пришло время красного. Она взяла нож и провела им по левой ладони быстро и сильно.
Кровь хлынула сразу, смешалась с коливом, сделав золотые зерна колива красными, сделав старую боль — новой.
Ведьма сунула горсть каши в рот, проглотила и произнесла:
27 октября по новому стилю, первый праздник Параскевы Пятницы — светлой Макошь
— «Прощай, светлая Мать Макошь… пришла пора встречать Темную Мать…»
Ветер распял на оконном стекле красный кленовый лист. Сумерки окончательно победили неверный солнечный свет. Но в Башне Киевиц было уютно. В высоком черно-мраморном камине горел огонь. В колыбели безмятежно спал полугодовалый сын Миша. Сложив ноги по-турецки, его мать, младшая из Киевиц — Мария, сидела на ковре у домашнего очага.
В углу стоял накрытый домотканой скатертью стол с поминальными коржами, печеньками, испеченными из соленого теста лестницами «в небо», позволяющими усопшим, застрявшим во тьме, выбраться из ямы. На Первые врата — первый осенний праздник Бабо́в-да-Дедо́в — следовало привечать усопших в доме. На Вторые врата следовало оказать им помощь и облегчить загробную жизнь.
— «Тьма — не наказание. И не в наказание от нас уходит свет, и приходят темные дни. Тьма нужна нам…» — продолжал читать голос Мира Красавицкого. Его голос появился в Башне раньше него. — Я все же нашел эту книгу в библиотеке искусств!
Привидение Мирослава материализовалось на диване, в руках у него была толстая старая книжка в обложке из потертой коричневой кожи.
Маша подняла голову — ей почудилось, что Мир, словно Демон, образовался из сгустившейся тьмы. Или просто с его появлением в круглой комнате Башни сразу стало светлей?
— «Почему чистая магия творится ночью? Потому что тьма — естественное состояние Земли, в тот час как даритель света — Солнце, далекий, инородный предмет, чьи лучи касаются то одной, то другой части Земли, разрушая ее естественную Тьму… Солнце не враг нам, без него ни одно семя не станет колосом, но Солнце — не часть Земли…» — Мир замолчал.
— Уже пора гасить свет? — спросила Маша и торопливо сделала пометку в блокноте. Вокруг нее на ковре в три ряда лежали раскрытые книги, справочники, древние манускрипты.
— Нет, еще пятнадцать минут. Занятный обряд «Погружение во Тьму».
— Возможно, это главная проблема современных людей — электрический свет, — сказала Маша. — Создав свою цивилизацию, люди сделали все, чтобы жить не по законам природы, а вопреки — ложиться не с закатом, а с окончанием ток-шоу, вставать не с солнцем, а когда нужно идти на работу, лечиться не травами, а таблетками. Но, оборвав все связи с Великой Матерью, они утратили и ее мощь. Лишь живя единой жизнью, став единой плотью с природой, с Великой Макошь, можно получить ее силу…
— Маша, а тебе не кажется, что ты слегка перепутала Великий обряд с курсовой? — иронично спросил Красавицкий, показывая глазами на ее обширную напольную библиотеку.
— Если ты узнаешь, что твой день рождения 21 октября — начало Дней Мертвецов, — сказала она, — поневоле задумаешься: что это за дни?
— И что ты надумала? — Мир вопросительно взглянул на исписанный блокнот в ее руках.
— Все логично, — с удовольствием выговорила любимое слово она. — Бабы́ и Деды́ приходятся на Осеннее Макошье — время сватанья, свадеб, зачатия детей и одновременно дни мертвых. Ведь и новые души нерожденных младенцев, и души мертвых приходят к нам из Иного мира — из Ирия. И на Первые врата — неделя перед первым праздником Параскевы Пятницы, и на Вторые врата — неделя перед второй Параскевой. Ведь Параскева заняла место Великой Макошь — повелительницы смерти и жизни, покровительницы брака, рождения… Отсюда и заговор «Батюшка-Покров, мою голову покрой. Матушка Пятница Параскева, покрой меня поскорее».
— Это цитата? Или ты читаешь заговор, потому что решила, что тебе, наконец, пора выйти замуж? — то ли пошутил, то ли подловил ее Мир.
Но Маша замялась, не нашлась что ответить, уткнулась носом в блокнот, и несколько секунд он молча смотрел на ее профиль, пергаментно бледную кожу и рыжие волосы, кажущиеся золотыми в свете огня.
— А я вот думаю, — сказал Красавицкий, — что сказки, где феи слетаются к колыбели новорожденного и дарят ему подарки, — имеют глубокий архаический смысл. Возможно, изначально это были души предков, которые в момент зачатия наделяют нового потомка своими дарами. И раз уж наш Миша — сын гения Серебряного века Михаила Врубеля, в эти дни он тоже может передать малышу свою гениальность.
«…или свое сумасшествие», — Маша не стала произносить это вслух.
Она сказала:
— Если бы ты был жив, ты бы стал отличным историком, Мир!
— И что мне мешает стать им сейчас? — пожало плечами привидение Мира Красавицкого, упрямо отказывающегося воспринимать свою смерть как проблему. — Я думаю так, — продолжил мысль он. — И ночь на Ивана Купала, когда был зачат наш Миша, — он бросил взгляд на младенца в кроватке, — и Деды́ считаются лучшим временем для зачатия, потому что на эти праздники Врата в мир иной открыты нараспашку. И только в эти дни представители Рода могут присутствовать при зачатии нового потомка, благословить его и поделиться с ним своей храбростью или умом… своими талантами…