— Вы про что, ребята? — не врубился Налим. — Агафон, ты чего?

У Агафона на морде было не совсем обычное для него задумчиво-рассеянное выражение.

— Да там девки паренька повезли. Ни рук, ни ног. Кстати, две наши знакомые, с общаги, — ответил он на вопрос Налима.

— Я его знаю, — пояснил Гриша. — Он раньше тоже в парке тусовался. В нашем доме живет, во втором подъезде. Олег его зовут. В Чечне на мине подорвался, кажется. Отец у него от инфаркта умер, еще лет пять назад. А мать после того, как его из госпиталя забрала, двух месяцев не прожила. Тоже от сердца…

— Таких надо в интернаты для инвалидов отдавать, — сказала Галя, — а еще лучше — усыплять, как в Америке.

— Чего ты мелешь-то? — возмутился Гриша. — Кто тебе сказал фигню такую? Придумала, е-мое!

— Ничего не придумала. У них в отдельных штатах законы есть, что, если больной жить не хочет, ему разрешается сделать такую штуку… Короче, я забыла, как называется, слово такое, не выговоришь. В общем, больной подписку дает, что от жизни отказывается, и ему укол делают. Засыпает — и все, с концами.

— Я тоже слыхал, — припомнил Налим, — знаю, как называется, — «эвтаназия». Только это дело не инвалидам делают, а тем, у кого рак на последней стадии или там СПИД, чтобы не мучились от сильных болей.

— Думаешь, у этого не болит? — сказала Галя. — Я с Элькой разговаривала, она сестрой работала, знает. Утех, кому руку или ногу отрезали, бывают такие боли, когда вроде болит рука или нога, которой уже нет. Да и вообще, ты понимаешь, что такое ни рук, ни ног? Работать он не может. Даже коробку

такими клешнями не склеить. От одной ноги, считай, что ничего не осталось, значит, протезы разной длины будут, и ходить он нормально, хотя бы как тот же Маресьев, никогда не сможет. Да что там работать или ходить — его, извиняюсь, по-маленькому и по-большому надо в туалет носить и задницу ему вытирать. Понятно?

— Погоди, — спросил Агафон, — я не понял. Ты говоришь, что у него, у Олега этого, родичи померли, так? А девки ему кто? Ну вот эти, которые его опекают?

— А никто. С Элькой они вместе в школе учились. Ну, он тогда, конечно, классный парень был. Красивый, высокий, крепкий. Но они вроде только дружили. Конечно, я за ноги не держала, не знаю, но, по-моему, просто так ходили. А те, что деревенские, — помоложе. У него мать была родом из деревни, и летом они с Олегом туда как на дачу ездили. Наверно, он там с этими кисулями и подружился.

— Так это они, выходит, из одних дружеских чувств его под шефство взяли?

— подивился Агафон. — Из христианского человеколюбия, так сказать?

— Из христианского или из тимуровского — этого я не знаю. У этого парня квартира три комнаты, приватизированная. По нашим здешним ценам — немало. Парнишка все равно долго не протянет, а наследство приличное, если какой-то повезет его замуж уговорить.

— Странно, что об этом деле еще риэлтеры не расчухали, — заметил Налим.

— Это чего, вроде рэкетиров, но по квартирам? — спросил Гриша.

— Не совсем, но в общих чертах похоже, — ответил Агафон. — Однако странно, что ни одна до сих пор не перетянула. Элька эта, как я понял, тоже тут живет?

— Конечно. На той же площадке, что и он. Только у нее двухкомнатная. Мать и отец живы. Зарабатывают, конечно, не очень, но Элька сама на своих ногах. Хи-хи!

— А кем она работает? — Агафон уже уловил, что Галя знает про Эльку нечто похабное.

— «Путана, путана, путана… Ночная бабочка, так кто же виноват?!» — кривляясь, пропела Галя. — Проститутка она профессиональная. За три года

после школы где только не моталась! И в Москве, и в Питере, и в Германии… Теперь здесь, в «Береговии», подрабатывает.

— Откуда ты это знаешь? — проворчал Гриша. — Сама, что ли, с ней сниматься ходила?

— Слухами мир полнится, — хмыкнула Галя. — Может, и ходила?! Я женщина вольная, не крепостная. Хочу — с тобой, а захочу — Налимчика соблазню. Ты, Гришуля, мне не муж. И спрашивать нечего, ходила или нет. Все мы когда-нибудь и куда-нибудь ходили.

— Ну и вали тогда отсюда! — рявкнул Гриша. — Выпендривается еще.

— Пожалуйста, — презрительно ухмыльнулась Галя, — приспичит — позвони вечерком. Помогу по телефону онанизмом заняться.

Гриша, слегка подогретый пивом, сделал резкое движение, собираясь дать нахалке оплеуху, но Агафон очень своевременно его удержал. Галька поспешно выскочила с кухни.

— Ты чего, братан? — усаживая злющего и, похоже, очень недовольного вмешательством в свою личную жизнь Гришу на место, с улыбкой сказал Агафон.

— Не надо обострять тенденцию парадоксальных иллюзий, как любил говорить один корефан. Бить баб в приличном обществе не принято. Выгнал — и слава Богу. Ищи новую. Бьют только любимых женщин и законных жен. Это я тебе говорю как опытный врач-сексопохметолог.

— А чего она, блин?! — Гриша выговорил еще десяток слов открытым текстом.

— Все это несерьезно, — сказал Агафон, — ты лучше послушай серьезное и деловое предложение. И завязывай с матом. Не дай Бог попадешь в ментовку или в СИЗО — там тебя отучат выражаться не по делу.

— Какое предложение? — Гриша почуял, что имеет дело с очень серьезным человеком, и поостыл.

— Понимаешь, говорят, у вас в доме не то подвал есть, не то бомбоубежище. У меня мужики знакомые все прикидывают, где бы склад устроить для товара. Сам понимаешь, тут рынок в парке, удобно и близко. Однако хороший товар сырости не любит. А ты небось еще пацаном под дом лазил, знаешь, что и как.

— Лазить-то лазил, — допив банку и откупорив новую, сказал Гриша. — Только давно. Последний раз лет пять назад. А после армии даже близко не подходил, не знаю. Может, кто-нибудь уже и занял.

— А вход туда где?

— В бомбоубежище-то? Ща, покажу из окна. Гриша подошел с Агафоном к окну и указал прямо вниз, где виднелась какая-то ржавая жестяная крыша.

— Вот он, вход. Там, под крышей, что-то типа ямы со ступеньками и дверь в стене дома. Нормальная, деревянная, такой же жестью обитая. А дальше два марша обычной лестницы вниз, будет стальная толстая дверь. За ней что-то вроде предбанника и вторая. Потом само убежище. Два больших зала из бетона — метров по сто квадратных, наверное, каждый. Там, помню, что-то типа коек было в два яруса, столы, стулья, плакаты висели. Типа «Что делать при угрозе ядерного нападения». Там, говорят, когда-то учения проводили и лекции читали, но это еще при Брежневе было.

— И все? — спросил Агафон. — Аварийного лаза никакого не было?

— Не помню. А на фига тебе этот лаз?

— Во странный! — покачал головой Агафон. — А если через этот лаз какой-нибудь козел залезет и товар скоммуниздит?

— Не, не помню, — почесал в затылке Гриша, — там была еще комнатушка небольшая, но в ней стояла зеленая бочка, не то на самовар похожа, не то на печку-«буржуйку»… Воздух вроде бы через нее очищали или фильтровали. Мне когда-то Сивый объяснял, но давно…