Перепись скота проводилась с начала сезона паводков, учет урожая — в конце сезона жатвы.

Обнаженный мальчик с палкой в руках, покрытый пылью с ног до головы, вел стадо рогатого скота на перепись.

— Тридцать четыре особи. Из них десять быков, — проговорил писарь.

Другой писарь записал.

Их молодой коллега, прибывший из предместья, тяжело дыша, снял висевшие на веревках через плечо четыре сосуда с водой и мешок с десятью круглыми караваями медового хлеба.

Подогнали овец. Воздух наполнился их блеянием.

— Четыре сернобыка, — сказал главный писарь, чтобы показать, что и от него есть польза.

Величественно продефилировали рогатые животные, высоко неся свои длинные изящные рога.

В эту минуту под навесом возникла суматоха.

— Посмотри, кто идет! — крикнул один из писарей.

Счетовод быстрым взглядом окинул стадо гусей, которые, переваливаясь, шли за сернобыками, а затем, как и все, повернул голову. В это невозможно было поверить! Хумос! Сам великий жрец! И с ним глава налоговой службы! Сопровождаемые носильщиками опахал и кресел, четыре блестящих головы приближались под палящим солнцем. От храма сюда было полчаса ходу.

— Тридцать два гуся! — крикнул счетовод, разволновавшись.

Знатные посетители вскоре приблизились. Писари поспешили навстречу своим высоким повелителям и стали целовать им руки. Хумос и глава налоговой службы живо поднялись на ступеньки и укрылись под навесом. Для них поставили раскладные стулья.

— Не прерывайте своего занятия, — заявил глава налоговой службы, кладя руку на плечо счетоводу. — Я пришел посмотреть, как продвигается ваша работа. Высокочтимый Хумос пожелал лично проверить богатство края в этом году и составил мне компанию.

Он наклонился, поднял один из исписанных листов и стал изучать его.

— Кто-то уже сделал подсчеты, я полагаю.

— Да, господин, — поспешил ответить один из писарей. — На сегодняшний день и на этот час сто двадцать одна тысяча семьсот десять дебенов медью, из которых шестьдесят тысяч четыреста шестьдесят дебенов с земель, принадлежащих храму Амона.

Хумос и глава налоговой службы удовлетворенно закивали головами. Налоги, которые составляли тридцать процентов от налогооблагаемых богатств, будут уплачены зерном и льном. Доля налогосборщиков предназначалась для местных нужд — на ремонт дорог и каналов, на выплаты чиновникам, содержание зернохранилищ и другие нужды. Доля священнослужителей, теоретически освобожденная от налогов, шла на содержание храмов и прихрамовых сооружений и на выплаты жрецам. Поступлений могло быть и больше, если бы не скупость чиновников Ахетатона, которые дополнительно взимали пять процентов на военные нужды, и, кроме того, отказывались повысить подати.

— Без надувательства? — поинтересовался глава налоговой службы.

— Два земледельца представили меньше скота, чем то количество, о котором нам было известно. Мы пошли к ним и отыскали скот на полях.

— Побить палками, — велел Хумос.

— Да, высокочтимый господин, и еще будет взыскан штраф.

— Хорошо.

— Но с рыбаками у нас такие же проблемы, как и в прошлом году. Очень сложно пересчитать их улов.

— Да, я знаю, — согласился глава налоговой службы, — речные сборщики налогов не могут разорваться. У нас только двадцать кораблей.

Он опустил руки на колени и попросил пива. Для двух высоких гостей поспешили наполнить пенной жидкостью большие чаши. Хумос сделал хороший глоток и провел рукой по губам.

— Нужно будет узнать у пивоваров из Ахетатона рецепт пива, — сказал он Главному жрецу Амона. — Оно больше пенится, чем это.

Головы вновь повернулись к дороге на Фивы. Быстрым шагом, несмотря на жару, приближались двое молодых жрецов. Подходя к навесу, они наткнулись на стадо свиней, а затем козы чуть не сбили их с ног. Наконец они добрались до пункта назначения. У одного из них был сверток в чехле.

— Господин, — сказал посланец, обращаясь к Главному жрецу, — это известие пришло с царской почтой вскоре после твоего ухода.

Хумос взял чехол, достал сверток и сразу же посмотрел на печать.

— Эхнеферура, возлюбленный Неферхерура, — прочитал он с некоторым удивлением. — Над Ахетатоном и впрямь поменялся ветер.

— Я правильно понял: Эхнеферура? — уточнил глава налоговой службы.

— Возлюбленный Неферхерура, — дополнил Хумос.

Он прочитал известие и в задумчивости устремил взгляд в пространство, будто не замечая проходящих перед ним животных.

— Двадцать три свиньи! — провозгласил писарь.

Хумос отдал папирус главному жрецу Амона, который все еще пил пиво.

— Замечательно! — прочитав сообщение, сказал он и улыбнулся. — Твои старания наконец вознаграждены, господин. Одно лишь имя нового царя это подтверждает.

— Сложное имя, — буркнул Хумос. — Хватило бы и первой его части. Ну что ж, молодой Сменхкара все же дерзнул изменить имя своего предшественника.

Он на какое-то время задумался и, поднимаясь, попрощался с главой налоговой службы, воздавая ему должные почести.

— Однако же, — произнес он, — речь идет о вопросах, которые должны обсуждаться на Совете. Возвращаемся!

Он ушел со своим сопровождением и двумя вестниками.

— Шесть гиен! — объявил счетовод.

Полосатых животных держали на поводу. Они вели себя более или менее спокойно, но скалили зубы и мрачно зыркали по сторонам, погоняемые своим хозяином, полноватым молодым мужчиной. Гиены были хороши для ловли крыс, но их нужно было держать в клетках, пока весь скот не заперт подальше от них.

Пасар удрученно смотрел на Анхесенпаатон. Он держал в руке моточек веревки, на конце которой висел стальной крючок.

— Фивы? — переспросил он.

Она даже не кивнула головой. Раз он повторил вопрос, значит услышал.

— Твоя сестра хочет туда ехать?

Она отрицательно покачала головой.

— Если я поеду в Фивы, ты поедешь со мной?

Он задумался. Вопрос мирового масштаба! Как может его отец, Смотритель зала для приемов, отпустить его в Фивы? И где он будет жить? И на какие деньги?

— Нужно, чтобы моего отца перевели в Фивы.

— Я попрошу Меритатон.

Мальчик улыбнулся. Анхесенпаатон тоже.

— Фивы огромны. Мой отец говорит, что это самый большой город в мире!

Мгновение назад удрученные, дети теперь радостно смотрели друг на друга.

— Поскольку твоя сестра будет царицей, быть может, мы сможем пожениться в Фивах!

Она снова помрачнела.

— Сестра говорит, что я выйду замуж за Тутанхатона.