Религиозный вождь, подобно психоаналитику, пробуждает в людях „Оно“, великий и несознаваемый пласт и основу человечества. Заставляя людей воспринимать отдельность субстрата, этого братства ниже пояса, этой, так сказать, скрывающейся в нас человечности, он приводит в движение противоположную силу – божественность. Если нарисовать психологическую схему человеческого сознания, своего рода график, то получится нечто вроде айсберга, на одну треть видимого и на две трети под поверхностью моря, ниже порога восприятия. Что отличает большие айсберги от маленьких – это высота и глубина; мера одного – это мера другого. Та же сила, что поднимает айсберг выше над водой, дает ему более глубокую, чем у других, осадку. Уединенность – это показатель глубины. Так какой же смысл психоаналитикам упирать на адаптацию к реальности? Какой реальности? Чьей реальности? Реальности Изначального айсберга или айсбергов X, Y, Z? Мы все плаваем в океанских глубинах или в стратосфере. Некоторые ныряют чуть глубже, другие взбираются выше – но мы всегда в воде или в воздухе, всегда в реальности, даже если это реальность совершенно безумная. Психоаналитик исследует реальность глубин, религиозный вождь – духовную реальность стратосферы. Правильных результатов ни тот, ни другой не дает. Оба, в страстном поиске истины, картину реальности искажают. Художник не заинтересован в истине или красоте как таковых. Художник выправляет искаженную картину реальности потому, что он совершенно беспристрастен. Его видение обходит препятствия с фланга, не растрачиваясь на лобовые атаки. Его труд, выражающий его личную борьбу за адаптацию к реальности собственного изготовления, суммирует все другие подходы к реальности и придает им смысл.

Сам по себе опыт не имеет ценности, и идея сама по себе не имеет ценности. Ценность и тому и другому придает их пластическое совместное сопряжение. Короче, мы никогда от наших болезней (физических или умственных) не излечимся, мы никогда небес (реальных или воображаемых) не достигнем, и мы никогда от наших порочных, упрямых инстинктов (какими бы они ни были) не избавимся. В идейной же сфере лучшее, на что мы можем рассчитывать, это философия жизни (но не наука жизни – понятие само себя отрицающее), а в области опыта мы полнее всего реализуем себя, прожив сполна положенное нам природой (а не данной нам культурной парадигмой). Высшая цель человека как философа – постичь систему, осуществить синтез, охватить жизнь поэтически; главная же и высшая цель человека как животного – полностью реализовать свои инстинкты, повиноваться им, исполнять их волю. Поскольку человек не может жить как дикарь или полудикарь и мыслить как бог или даже лучше, чем бог, он будет страдать. Он будет прописывать себе лекарства, создавать правительства, религии, придумывать терапию. И всем его поведением будет руководить только одно – страх смерти. Если бы человек мог преодолеть его, он жил бы как бог или как зверь. Страх смерти создал космогонию меньших боязней, мучающих нас тысячами разных способов. Мы постоянно заняты преодолением мелких страхов, незначительных недомоганий. Именно они, как мы знаем, придают жизни повседневную мелочность. Чем крупнее личность, тем больше упрощения, тем шире диапазоны, сильнее напряжения, резче полярность, шире смачность и интенсивней жизнь. Можно изолировать страх и противопоставить ему великую симфонию жизни. Или можно не признавать его, каждодневно всю жизнь выступать против страха в тысяче мелких сражений и получить в результате выдохшееся мясное крошево, которое большинство людей предпочитает иметь за столом, вместо питательной и свежей еды».

ВОЗМОЖНО, НАМ ТОЛЬКО ПОРУЧЕНА ЛИКВИДАЦИЯ КАКОГО-ТО ДУХОВНОГО НАСЛЕДИЯ, И В ИНТЕРЕСАХ КАЖДОГО ОТВЕРГНУТЬ ЕГО, ВОТ И ВСЕ. (Андре Бретон)

Начало сюрреализму положило достаточно невинное восстание против сумасшествия повседневной жизни. Это чудесно выражено в одном из ранних заявлений Бретона: «Я полон решимости лишить силы ту ненависть к чудесному, которая так свирепствует среди некоторых людей». Естественно, Бретон не указывает на консьержей. Он имеет в виду каждого (кто не живет, как поэт), от президента Франции до последнего трубочиста. Он бросает широкий вызов. И направляет его практически всему миру. За его идеей нет никакой двусмысленности. Она звучит очень чисто.

«ЧУДЕСНОЕ ВСЕГДА ПРЕКРАСНО. ВСЁ, ЧТО ЧУДЕСНО, ПРЕКРАСНО. В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ПРЕКРАСНО ТОЛЬКО ЧУДЕСНОЕ».

Если окинуть широким взглядом всю параферналию, отличающую нашу цивилизацию от общества прошлого, – я имею в виду линкоры, заводы, железные дороги, торпеды, противогазы и прочее, – сразу же понимаешь, что это никакая иная, а наша цивилизация. Цивилизация – это: наркотики, алкоголь, военная техника, проституция, машины и рабы машин, низкие зарплаты, некачественная пища, плохой вкус, тюрьмы, исправительные дома, психлечебницы, разводы, извращения, тяжелая атлетика, самоубийства, детоубийства, кино, шарлатанство, демагогия, забастовки, локауты, революции, путчи, колонизация, электрический стул, гильотина, саботаж, наводнения, голод, болезни, гангстеры, денежные менялы, скачки, показы моды, пудели, чау-чау, сиамские кошки, презервативы, пессарии, сифилис, гонорея, безумство, неврозы и прочее.

Когда Дали говорит о систематизации неразберихи, имеет ли он в виду данную, воистину чудесную, хотя, может быть, не такую прекрасную? Вся эта чудесная неразбериха действительно систематизирована. Если к ней добавить еще одну каплю неразберихи, весь пузырь лопнет. Христианство – это тоже порождение чудесной неразберихи.

Дело в том, что ранние христиане не были сумасшедшими. Во всяком случае, не больше, чем сегодняшние сюрреалисты. Они были просто несчастливы и непригодны для борьбы, которой требовала от них жизнь. Христиане изобрели потустороннюю жизнь, в которой они будут вкушать, как мы говорим ныне, манну небесную. Сюрреалисты почти так же, как другие, люди светские. «Готов ли человек рискнуть всем, чтобы на самом дне тигеля, в который мы предлагаем бросить наши бедные способности… испытать радость, увидев свет, который не будет мерцать?»[109]

Нет никакого сомнения в том, что сюрреализм – это тайный язык нашего времени, единственная духовная противоположность материалистической деятельности сил социализма, которые ныне припирают нас к стенке. Кажущиеся различия между языками Бретона, Ленина и Маркса поверхностны. Сюрреализм дает новую, более глубокую, верную, более прямую духовную доктрину революционерам экономики, общества и политики. В конце концов Церковь не победили. Церковь не мертва. Она готова торжествовать… после двух тысяч лет безнадежной борьбы. Мир будет перевернут вверх дном – и на сей раз в этом положении останется. Если только «утка сомнения с вермутом на губах» не пройдет мимо и не расстроит все расчеты…

Передо мной, пишущим эти строки, лежит последний выпуск «Минотавра», самого важного указателя нашего времени. Дизайн обложки журнала выполнен Дали и, насколько я могу судить, представляет собой современную концепцию Минотавра. На полях расположен эскиз нескольких перьев для рисования. Самое поразительное в Минотавре – его полая грудная клетка, в которую художник вложил зловещего лобстера. Выглядит впечатляюще из-за того, что все внутренности из клетки изъяты. В выемках на обоих бедрах расположены предметы: на правой ноге – стеклянный стакан с ложкой, на левой – темная бутылка со вставленной в нее пробкой. Левая нога также снабжена застежкой, а на правой держится ключ и чуть выше лодыжки кандалы, вгрызающиеся в мясо и сухожилия. Однако самое поразительное, как я уже говорил, это отсутствие у Минотавра внутренностей и вторгшийся на их место лобстер.