Перелистывая страницы журнала, я убеждаюсь, что он полностью посвящен разложению – тут и оборванные нити нервов, некрофилия, садизм, эсхатология, фетишизм, аборты. Ici on charcute l’embryon[110]. Это законченная картина нашего времени, прелестная жанровая картина у камелька, подтверждающая впечатление от речи Селина в честь Эмиля Золя. Она полностью посвящена теме гибельных инстинктов и галлюцинирующего стремления человека к самоуничтожению. В наше время нет молодых людей, говорит Селин. Они уже рождаются стариками. Мы в тисках садомазохистской одержимости, и освобождение от нее не наступит, пока мы не будем стерты с лица земли. По сравнению с наступающими на нас монстрами Гитлер – это ничто. Далее Селин утверждает, что худшие из монстров, вероятно, народятся во Франции. И в этом я полностью с ним согласен.

К 2000 году от Р. Х. мы все окажемся под влиянием Урана и Плутона. Слово «коммунизм» станет устаревшим выражением, известным только филологам и этимологам. Мы окажемся на пороге новой анархии, которая наступит с пришествием знака Водолея примерно в 2160 году от Р. Х. Впрочем, последние символы ничего уже обозначать не будут. Мы будем жить по новому календарю, еще до того как полностью перейдем под знак Водолея. Предсказываю это сегодня.

Человек живет с мертвыми солнцами внутри себя или же угасает, как язык пламени, и живет жизнью луны. Или же он распадается полностью, выбрасывая горящую комету, которая пролетает над горизонтом. В это же время повсюду в мире лобстер вторгается в плоть и выгрызает внутренности. Минотавр – это мы сами на пороге новой эры. Пожирающие, мы также пожираемы сами. Бутылка, ключ, маленькая кофейная чашка с ложечкой – все это последние реликвии, прячущиеся в плоти. В будущем, когда нога некогда священного тела будет расстегнута, в ней обнаружат эти маленькие сокровища и высоко их оценят. Я имею в виду этнологов. Эти птички вкупе с археологами будут сопровождать нас всегда. Далее все пойдет должным путем: развалины и останки, новые линкоры, новые небоскребы, мирные договоры, священные войны, переделы, перераспределения, открытия, изобретения, еще больше развалин, еще больше останков, прогресс во времена голода, наводнений, чумы и прочего, и так далее, и так далее в течение тысяч лет, пока мы не пройдем через все знаки зодиака. Затем в один прекрасный день мы прорвем пояс и выйдем в широкий мир пространства, во внеисторическое царство, в котором искусство исчезнет, потому что сама жизнь станет искусством. Можете верить мне или нет, но все на свете стойко указывает на чудо. И это чудо – ЧЕЛОВЕК, человечество во всей его полноте, путешествующее вместе со своей матерью-землей по новому полю созвездий. Ныне человечество занято, оно взвешивает звезды и измеряет расстояния между ними; в будущем оно само окажется среди звезд в мире, где не будет никакой необходимости для измерений и инструментов, чернил на бумаге, обозначений знаками и символами. Смысл судьбы в отбрасывании соцветия, представляющего зодиакальный пояс, и в изживании его ad hoc и post rem[111]. Вот что хочет сказать Бретон, когда он с апокалипсической точностью говорит: «Нам следует вести себя так, словно мы действительно от этого мира!»

* * *

Безумие тонизирует и вдохновляет. Оно придает здравомыслию еще большую здравость. Единственные, кто не может извлечь из него пользу, это сумасшедшие. Очень часто сюрреалисты создают впечатление, что они безумны весьма здравым образом – что они заражены «брикетированным сумасшествием», как выражается мой друг Лоуренс Даррел, и извлекают его по мере надобности из холодильника.

При взгляде на сюрреалистические произведения таких художников, как Иеронимус Босх, Грюневальд и Джотто, мы замечаем два элемента, которых не хватает в работах сюрреалистов современности: смелости и значительности. Без жизненной смелости не может быть истинного безумия; без здравого скептицизма не может быть настоящей значимости ни в произведении искусства, ни, если на то пошло, в самой жизни. Бретон где-то говорит, что «Колумб мог отправиться на поиски Америки только с безумцами». На самом деле он сказал грустную шутку. Колумб отправился в путь в компании отчаянных, не верящих ни во что людей. Далеко не мечтатели и не фанатики веры, его люди были невежественными, суеверными и алчными. Путешествие представлялось ему рискованным, хотя сама идея такой не была. Это была даже не авантюра. В конечном счете, Колумб вовсе не собирался открывать Америку, он искал кратчайшего пути в Индию.

И еще одно… говорить о сюрреализме неправильно. Сюрреализма не существует; существуют только сюрреалисты. Они существовали в прошлом и будут существовать в будущем. Желание окончить слово на «изм» равнозначно изоляции и выращиванию микроба, это плохой знак. Оно означает неспособность. Неспособность того же рода, что превращает человека в христианина, в буддиста или мусульманина. Человек, полностью поглощенный богом, не верит.

Мне кажется, что сюрреалисты совершают одну очень простую ошибку: они пытаются выстроить Абсолют. Всеми силами своего сознания они провозглашают Подсознанию славу. Они верят в Дьявола, а не в Бога. Они восславляют ночь и отказываются признавать день. Они говорят о магии, но практикуют вуду. Они ждут чуда, но не способствуют его появлению, его родам. Они говорят о введении всеобщей неразберихи, но живут как буржуа. Некоторые кончают самоубийством, но ни один пока что не покусился на жизнь тирана. Они верят в революцию, но лишены настоящего революционного духа.

Это верно, что они выкопали откуда-то интересные старые почтовые карточки и провели несколько интересных спиритических сеансов, они устроили несколько забавных показных мятежей; им удалось издать одно из самых роскошных обозрений, какие когда-либо появлялись в мире; время от времени в их группу включались некоторые из лучших художников мира. Но создали ли они шедевры в музыке, литературе или живописи в качестве сюрреалистов? И удалось ли им удержать в своих рядах хотя бы одну великую фигуру из мира искусства?

Они говорят, что выступают против нынешнего порядка, но подвергалась ли их жизнь опасности из-за совершения ими того или иного поступка… как у Вийона, Рабле, де Сада, Вольтера, упоминая лишь немногих? Почему им позволяют разглагольствовать, не опасаясь ареста? Да потому что власти знают об их безобидности, а они безобидны, потому что лишены смелости, и, не имея смелости, не могут убедить никого, к кому бы со своими призывами ни обращались. У них отсутствует дар общения, или «коммуникации». Иисус умел говорить с людьми, умел говорить с ними и будда Гаутама, и Магомет, и Святой Франциск, и еще масса учителей помельче. Эти люди ничего в себе не таили. Просто каждый из них, независимо от обстоятельств, поступал согласно тому, во что он верил. Каждому из них предстояло сделать откровение, и он делал его. Тогдашнее общество не больше благоприятствовало распространению идей, чем сегодняшнее по отношению к доктрине сюрреализма. Поль Элюар как-то утверждал: «Разум может торжествовать даже в самых гибельных для него обстоятельствах. Ни один вызов не обречен заранее». Поль Элюар доказывает эту истину своей поэзией. Но существует еще кое-что, кроме разума, и это кое-что – все бытие человека, которое он выражает в действии. Беда в несоответствии между велениями разума и действием. Крайнее может проявляться лишь в поведении. Пример движет миром более, чем доктрина. Великие учителя – это поэты действия, и нет разницы, действуют они во имя добра или во имя зла. Есть одна вещь, которую сюрреалисты не устают подчеркивать, и это необходимость поэтичности самой жизни. Что бы там кто-нибудь ни говорил, поэзия по своей сути в общении – она от природы чудесного, а человек единственное существо на земле, воспринимающее чудесное. Это доказывают его религии, искусство, история. Все ценное, что было достигнуто человечеством, было достигнуто, несмотря на разум, логику, честь, законы и прочие отличительные признаки человечества. Человека захватывает чудесное и только чудесное. Именно оно превращает его в легковерного дурака, в идиота, преступника, мученика, святого, героя, плотоядное существо. В моменты гениальности он безумен, но если он недостаточно безумен, то сходит с ума и тогда уже не способен отличить чудесное от нечудесного. Сюрреалисты – сходят с ума в последнюю очередь. Им слишком нужно чудесное, они слишком жаждут его. Когда Лотреамон в момент наивысшего просветления сказал: «Непонимаемого не существует», – он сказал нечто чудесное. Но право так говорить принадлежит только поэту. Невежество поэта – это не отрицательная его черта: это тигель, в котором происходит возмещение знания. В состоянии истинного и смиренного невежества все становится ясным, и знание потому избыточно. Знание – это отсеивание, сведение к категории, сравнение, анализ. Знание никогда не было сущностным для поэта. Поэт понимает, потому что он чувствует; он страстно стремится объять весь мир, но не разумом, а своим сердцем. Мир всегда плох для человека, который знает чрезмерно много; становясь невежественным, он воспринимает все более благодушно. Знание, в конечном итоге, все обращает в непонятое. Вы начинаете понимать только тогда, когда оставляете попытку узнать больше.