— Тогда омоюсь сегодня и пойду, вымазавшись пеплом, как ты. Горячку пороть не стоит. Ведь подобная возможность может больше никогда не представиться.

— Часто ли Кваронг подходит к нашим лесам так близко? И еще меня беспокоит его план. Подумать надо. Из Южного леса сообщают, будто Мартин искал мира. И, возможно, лучшее, что мы можем сделать, — это подыграть их плану, притворяясь, что ничего не знаем. — Он встал, подошел к своему коню. — Слишком много вопросов. Подождем завтрашней ночи.

— А если они завтра уйдут? К тому же через три дня — Собрание. Мы не можем торчать тут вечно.

— Тогда мы пойдем за ними. А Собрание подождет. Довольно!

Из тьмы донеслось фырканье лошади. Чужой.

Томас инстинктивно упал и откатился…

— Томас!

Рашель? Он медленно приподнялся.

— Томас!

Она подъехала, соскользнула с коня и бросилась к нему.

— Томас, благодарение Элиону!

Да, это был Томас, но его состояние заставило Рашель остановиться на полпути. Даже в темноте было видно, какая серая у него кожа и бледные, почти белые глаза. Такое она и раньше видывала. Кто вовремя не омывался — начинал сереть. Ее и саму несколько раз прихватывала эта болезнь.

Но сейчас застать его воняющим серой, с пепельным лицом, она не ожидала.

— Ты… что с тобой?

Он взглянул на нее с удивлением:

— Мы должны выглядеть как они. Вот я и не мылся. А ты здесь откуда?

Бойцы его стояли над походными постелями, разложенными на песке. Костров не разжигали, таились. Томас находился рядом с лошадьми, в стороне, здесь же обтирался водой полураздетый Уильям. Местами уже розовый, местами — нездорово белый.

— Как ты мог уехать, ничего мне не сказав? — воскликнула Рашель. — И с тех пор не мылся? С ума сошел!

Он не ответил.

И пусть, зато он в безопасности, сейчас ее только это и волновало. Она метнулась к своему коню, отвязала кожаный мех с озерной водой и вручила мужу.

— Мойся. Скорее! Нам нужно поговорить. Наедине.

— Что стряслось?

— Расскажу, но сперва омойся. Я не стану целовать мужчину, от которого несет мертвецом.

Пока он отмывался, Сюзанна поведала Стражникам, как они сюда добирались. Но когда Томас спросил, зачем понадобился такой риск, вместо ответа она взглянула на Рашель.

Томас вынул из седельной сумки тунику, отряс ее от пыли, надел.

— Простите, мы отойдем на секунду, — он взял Рашель под локоть и отвел подальше. — Прости, любовь моя. Прости, пожалуйста, но я должен был уйти. А тебя тревожить не хотел.

От него все еще попахивало. Обтирание водой — все же не плавание в озере.

— Думаешь, твой уход меня не встревожил? — спросила она.

— Извини, но…

— Никогда больше так не делай. Никогда! — Она тяжело вздохнула. — Я знаю, почему ты уехал. Побеседовала со стариком Джеремией. Ты нашел их?

— Ты знаешь, что я отправился за книгами?

— И догадываюсь, что ты не ел прошлым вечером плод, как мы вроде бы договаривались.

— Ты не понимаешь: я должен видеть сны!

Рашель остановилась, оглянулась на их маленький лагерь. Потом посмотрела ему в глаза и отвела прядь волос с его лица:

— Прошлой ночью и я видела сон, Томас.

— Ты и раньше их видела.

— Сон об историческом прошлом.

Он настороженно в нее всмотрелся:

— Ты уверена?

— Достаточно для того, чтобы гоняться за тобой по пустыне.

— Но… этого не может быть. Ты же раньше не видела таких снов! Точно уверена? Возможно, тебе приснилось что-то похожее на прошлое, а то и вовсе — приснилось, что ты видишь сон о нем, как вижу их я?

— Нет. Я знаю, это было прошлое, потому что там я делала нечто такое, о чем представления не имею. Я была в месте под названием «лаборатория» и работала над вирусом под названием «штамм Рейзон».

За последние двенадцать часов она повторила это про себя раз сто, и все равно сейчас у нее встал комок в горле и голос дрогнул.

— Ты была ученым? Ты и впрямь была там и работала над вирусом?

— Я не просто там была, у меня еще имелось имя. Я делила разум с женщиной, которую зовут Моника де Рейзон. Как я понимаю, я была ею.

Он напрягся:

— Ты… не может этого быть.

— Ну что ты заладил — может, не может! Я понимаю в этом еще меньше, чем ты. И знаю только, что я точно побывала там. В прошлом. И делила разум с Моникой де Рейзон. У меня даже доказательство есть, смотри. Порез. Она… нет, я… взяла кусок белого пергамента… постой, это называлось «бумага»… и ее краем я порезала палец.

Рашель предъявила крохотную ранку, но света, увы, было маловато, чтобы ее разглядеть.

— Ты могла здесь порезаться и вообразить, будто порезалась в месте под названием лаборатория, работая над вирусом, о котором я много раз тебе рассказывал.

— Ты должен мне верить, Томас! Помнишь, как ты просил, чтобы я верила тебе? Я была там. Я видела… компьютер. Ты когда-нибудь рассказывал мне про такое устройство? Которое делает вычисления таким способом, какого мы тут и представить себе не можем? Не рассказывал! А еще микро… — Названия ей вспомнить не удалось, подробности с каждым часом стирались в памяти. — Прибор, через который рассматривают очень маленькие вещи. Откуда я, по-твоему, про них знаю?

Глаза у него расширились. Томас провел рукой по волосам и принялся расхаживать перед ней.

— Невероятно! Получается, ты — это она? Но там ты выглядишь иначе, чем здесь.

— Я не знаю, как получается. Я была одновременно и ею, и собой. Делила с ней ее чувства, ее знания.

— Я — Томас в обеих реальностях, и в обеих выгляжу одинаково. Ты же не похожа на Монику.

— Ты точно такой же там, как и здесь?

— Да. Нет, там я моложе. Мне всего двадцать пять.

— Подробности постепенно забываются, — сказала она.

Он перестал расхаживать, подошел к ней и поцеловал в губы.

— Спасибо! Спасибо, спасибо!

Она невольно улыбнулась. Стоят люди посреди пустыни, в нескольких милях от Орды, и целуются, потому что пришли к согласию насчет своих снов…

— Тебе еще что-нибудь снилось? — спросил он.

Рашель перестала улыбаться:

— В дороге я спала, конечно.

— И?

— И снилось мне Собрание.

— Но не Моника. Должно быть, с тобой случилось что-то, что помогло увидеть этот сон. — Он потер виски. — Но что?.. А она знает?