Конн легко соскочил с лошади и, закрыв за собой дверь конюшни, отвел своего коня в стойло.

— Итак, мадам, тебе наплевать, где я возьму тебя, если уж мне предстоит закончить начатое? Это так?

— Да! — Она с яростью сверкнула на него глазами.

— Иди сюда!

— Что?

— Иди сюда! — повторил он. В сумраке конюшни она видела его глаза, которые, по ее мнению, горели весьма опасным огнем. Она придвинулась поближе к лошади, как бы в поисках защиты, и он тихо засмеялся.

— Открой дверь, — нервно попросила она.

— И тогда пусть весь дом увидит, как я занимаюсь любовью со своей женой? Думаю, этого не стоит делать, Эйден, душечка!

— Ты хочешь заняться любовью со мной в конюшне? Войдя в стойло, он вытащил ее оттуда, подхватив самым бесцеремонным образом, и бросил на охапку сена.

— Понимаю, что тебе невтерпеж, милая, и, оглядываясь назад, сознаю, что ты совершенно права. Я чертовски глупо поступил, прервав наше приятное занятие ради большего удобства. — Его руки скользнули ей под рубашку. — Мы ведь не успели застегнуться, не так ли?

Он страстно ласкал ее, его пальцы мяли ее тело до тех пор, пока ей не захотелось закричать. Он нетерпеливо рванул материю, а потом склонился к ней и, взяв ее сосок в рот, начал жадно сосать его. Он нежно покусывал его мелкими острыми укусами, и она стонала от удивления, ведь раньше он не был груб с ней, и тем не менее то, что он делал, было приятно.

— Моя сладкая женушка со своим необыкновенно красивым телом, — бормотал он. — Я хочу погрузиться в тебя, Эйден! Я хочу провести всю свою жизнь, занимаясь с тобой любовью. Я обожаю тебя, девушка! Тебе это ясно? Я люблю тебя! — Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Я никогда раньше не говорил женщине таких слов, Эйден. До тебя я ни одной женщине не говорил, что люблю ее. Любовь слишком драгоценна, чтобы относиться к ней легкомысленно, моя дорогая. — Он протянул руку и снова начал ласкать ее.

— Черт тебя побери, Конн, — бессильно и не очень уверенно сказала она. — Со мной надо обращаться с уважением. Я не из тех, с которыми ты так легко забавлялся, милорд, но, Боже помоги мне, я тоже тебя люблю. — Она притянула его голову к себе, и они снова поцеловались. Когда их губы слились в сладком, опаляющем поцелуе, он вошел в нее, наполнив ее тем, в чем выражалась его страсть. На мгновение он замер на ее бедрах, наслаждаясь этим положением, а потом начал двигаться на ней, сначала медленно, потом все быстрее. Его сердце колотилось от возбуждения, и он подумал, что если бы в этот самый момент он умер, то счел бы себя счастливым.

Как он мог делать с ней такое? В затуманенном сознании Эйден звучал этот вопрос. Как удавалось этому великолепному мужчине, за которым она была замужем, заставить ее испытывать такое потрясающее ощущение? Ее чувства путались. Она хотела, чтобы он бесконечно продолжал любить ее, и в то же время страсть, которую он пробудил в ней, вызывала в ней желание кусать и царапать его. Она легко пробежала ногтями по его длинной упругой спине, и он заворчал от удовольствия.

— Сладкая! Сладкая!

Она чувствовала, что теряет над собой контроль, ее уносит в море ослепляющего желания. Она стремительно взлетала все выше и выше, подобно ястребу, парящему в воздушных потоках. Он входил в нее глубже и глубже, и она чувствовала экстаз, забыв про грубую солому, царапающую ей спину. Потом наступил взрыв, и она почувствовала, как ее тело сладостно изливается под ударами пульсирующей красной головки его большого члена, и из него извергается ответная дань. Лошади в стойлах беспокойно задвигались, когда Конн и Эйден закричали от наслаждения, и он медленно свалился ей на грудь с завершающим стоном.

В течение нескольких восхитительных минут они лежали на охапке сена, а потом Эйден сказала:

— Конн, оставь меня! Уже давно рассвело, и после завтрака сюда придут на работу конюшие. Ты хочешь, чтобы они увидели, как их хозяин изображает жеребца во время гона с их хозяйкой в роли кобылы?

Он удовлетворенно усмехнулся.

— Не хочу, милая. Трудно поддерживать порядок среди слуг, если они будут подозревать, что ты так же смертна, как и они. — Он скатился с нее и одернул ее юбки, занявшись потом собственной одеждой. — Так кем же ты считаешь себя, Эйден? Молодой кобылой?

Она села и, зашнуровав сорочку, застегнула рубашку.

— Должно быть, так, — ответила она, — потому что я с совершенно бесстыдным пылом отдаюсь тебе, муж мой.

Он протянул руку и вытащил несколько соломинок из ее великолепных волос. Потом наклонился и подобрал зеленую шелковую ленту, которая развязалась во время их схватки, и отдал ее Эйден.

— Я считаю, мадам, что в равной степени пылок, овладевая тобой, — сказал он с улыбкой, а потом помог ей подняться. Повернув ее лицом к себе, он поцеловал ее медленно и долго, его рот нежно и осторожно прикасался к ее чувственным губам.

Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. Кончик ее бархатного язычка осторожно пробрался к нему в рот в поисках его языка. Найдя его, она гладила его своим языком, снова вызывая у него желание. Произошло что-то удивительное, подумал он. Признавшись в любви друг к другу, они разрушили все барьеры, разделявшие их. Он никогда еще не чувствовал, что она может проявлять такую чудесную уступчивость, хотя прежде она никогда не отвергала его. Тем не менее сейчас все было по-другому, и это ему нравилось. Их поцелуи стали более крепкими, более страстными, и внезапно, сделав невероятное усилие, Конн разорвал объятия.

Эйден надула губы.

— Милорд! — запротестовала она.

— Я слышу шаги конюших, — сказал он со стоном, — но если бы я не слышал их, Эйден, женушка, я бы снова завалил тебя на эту охапку сена.

— Лучше позаботься о своем виде, милорд, — поддразнила она его и, протянув руку, погладила выпуклость на его узких штанах, которая была очень заметна, несмотря на одежду.

— Черт! — проворчал он, а она хихикнула и, проскользнув назад в стойло, сделала вид, что чистит свою лошадь. Двери конюшни распахнулись, и с шумом вошли несколько конюших.

— Миледи? — Они остановились.

— Доброе утро, Хейг, — обратилась Эйден к главному конюшему и приветливо кивнула остальным. — Милорд и я только что приехали и, не найдя никого поблизости, сами расседлали наших лошадей. Сейчас мы оставляем их вам. Я хочу, чтобы их накормили овсом в честь первого дня мая. — Потом с доброй улыбкой она взяла под руку мужа и увела его из конюшни.

Они наполовину прошли конный двор, когда она захихикала, а Конн захохотал.

— Из тебя бы получилась прекрасная придворная дама, дорогая.

— Я намерена вернуться ко двору, — к его удивлению, сказала она.

— Что?

— По крайней мере однажды, — лукаво сказала она, — когда я окажусь беременной, Чтобы можно было поважничать перед всеми женщинами, которым так нравилось гоняться за тобой. Ты не возражаешь?