в час. Копейки. Готовые пластинки — десять штук на золотой. При больших тиражах — разумеется, дешевле.

Уладив технические моменты, мы прошли собственно в студию, где я и охерел.

Дано: комната размером чуть больше хрущёвской. Торчащий из стены раструб наподобие граммофонного.

И всё.

— Эм... — почесал репу Рома.

— Что-то не так? — спросила Сандра.

Ну да, кроме меня-то никто в нормальных студиях не бывал, надо полагать. Но хоть по телеку-то должны были видеть.

— Ты прикалываешься?! — взвыл я. — Где провода? Куда подключаться? Где, б**дь, звуковик?! Поп-фильтр? Что это за говно?! — Я стукнул пальцем по раструбу. — Господи, у меня такое чувство, как будто я пришёл сдавать сперму.

— Туда дрочить, что ли? — смекнул Рома, опасливо глядя на раструб.

— Можешь подрочить, хуже не будет, — сказал я.

— Мёрдок. — Сандра положила руку мне на плечо. — Чего ты хотел? Они стилизовали как могли. Если б сюда нарисовали современную студию — согласись, это выглядело бы как пингвин в Сахаре.

— А с этим как вообще работать?!

— Тебе же сказали: заходишь — и начинаешь играть.

— Как — играть?! — Я упал на пол, голова шла кругом. — В одну вот эту вот дыру? В один канал? Бля, о чём я говорю, какой нахер «канал», это не канал, а анал самый настоящий. Нас поимели!

— Да никто тебя не имел! — психанула Сандра. — Успокойся уже, а?!

— Успокоиться?!! Я плачу пятнадцать золотых в час за то, чтобы моё выступление записал на диктофон чувак, сидящий в зале!

— Мёрдок, это — виртуал, — внушала Сандра. — Нахрена тебе какие-то провода и прочее дерьмо?! Качество, я уверена, будет таким же, как на концерте.

Я посмотрел на неё долгим взглядом. Издевается, что ли? Да не похоже.

— Качество студийной записи — как на концерте? Серьёзно? Ты считаешь, что это хорошо, да?

— Я считаю, что раз уж мы сюда припёрлись и оплатили первый час — надо хотя бы попробовать.

Я потёр лицо руками. Бля, даже хмель слетел. Ну а кто бы не слетел от такого маразма? Студия! Рекордз! Х*екордз, б**дь!

— Вы записали первый трек, — прогремел из раструба безжизненный голос. — Послушайте наш вариант сведения.

Не успел я пёрднуть от изумления, как в комнате начал долбить какой-то дискотечный отстой с однообразными мелодичными секвенциями, и на этом фоне зазвучали голоса, грамотно вписанные в ритм:

Вот в эту дыру? Вот в эту дыру?

Дрочить, что ли? Дрочить, что ли?

Как на концерте!

Хорошо, да? Хорошо, да?

Куда подключаться?

В эту дыру.

Дрочить, что ли?

В эту дыру.

Нас поимели!

Это анал!

Куда подключаться?

Это анал!

Куда подключаться?

В эту дыру.

Как на концерте.

Дрочить, что ли?

Надо хотя бы попробовать.

Мы оплатили первый час!

Дрочить, что ли?

Хуже не будет. Это анал!

— Вау, — сказал Иствуд, когда музыка закончилась. — Наша первая запись. Звучит бесподобно.

— Желаете напечатать тираж пластинок? — спросил голос из раструба.

— Пошёл нахер! — сказал я и встал. — Ладно. Давайте попробуем что-нибудь сделать.

Голоса звучали отлично, так что, может, Сандра и права. В любом случае, ничего более вменяемого мне тут явно не нарисуют. По крайней мере, не в ближайшие пару дней.

TRACK_37

Сандра (которая, убедившись, что я нацелился работать, а не бухать с горя, свалила на свою идиотскую работу принимать очередного новичка), действительно была права. Отыграв самую отрепетированную свою песню — «Ведь ты моё солнце» — мы прослушали результат и офигели.

Ну, ребята офигели. Я оценил чистоту записи — как будто реально все инструменты в отдельные каналы писались, а барабаны — так те даже и в несколько — но совершенно не удовлетворился штатным сведением.

— У-у-у, братуха, — сказал я раструбу. — Не, так дела не делаются. А подшаманить можешь?

— Уточните пожелание, — попросил раструб.

— Так-с... Ну, во-первых, приглуши басовую партию.

— Что? — возмутился Иствуд.

— Молчать! Смирно! — рявкнул я. — Мне виднее, как собирать грамотный микс, салага!

Невидимый звукореж включил обновлённую версию трека. Я опять поморщился — теперь Иствуда было совсем не слышно.

— Слышь, а к пульту-то можно?

— Зайдите в соседнее помещение.

В соседнем помещении стоял деревянный пульт с деревянными рычажками и кнопочками. Я десять секунд на него рыдал, потом успокоился. Сел и, наскоряк разобравшись, где какая хрень, начал работать.

Через полчаса праведных трудов я понял, что хоть ты убейся, а во втором куплете я пропел невнятно целую строчку, Иствуд лажанул в проигрыше, Рома замедлил темп в середине.

— Переписываем, — сказал я, вернувшись в звукозаписывающую комнату. — Пока только Вивьен молодец.

Вивьен расплылась в довольной улыбке.

Ну, ещё б она не молодец. Программа же. Фигачит да фигачит себе.

Переписали мы не раз. И не два. И не десять. Я всегда находил лажу, а специфика студии не позволяла дёргать удачные партии из разных дублей. Может, конечно, и прокачают ещё такую возможность, но пока работаем с тем, что есть.

— Мёрдок! — простонал измученный Иствуд. — Ты всерьёз думаешь, что хоть кто-то из наших слушателей услышит этот косяк?!

— Кто-то из наших кого? — посмотрел я на него мутным взглядом.

— Слушателей.

— А кто это?

Я не стебался. Просто в этот момент в самом деле не понимал, о чём речь. Какие, нахер, слушатели? Что вы мне мозги забиваете?! Я тут делом занят, а вы про херню какую-то!

— Ясно, — вздохнул Иствуд. — Пишем.

И мы писали, мы писали. Наши пальчики устали. Не только пальчики — глотки, руки, ноги, спины — устало буквально всё. За исключением моего несгибаемого духа.

— Метроном, б**дь, есть?! — взвыл я в какой-то момент.

Дверь открылась, и вошёл звуковик. Он принёс огромный, в три четверти своего роста, метроном. Поставил его на пол и ушёл. Метроном меланхолично тикал. Рома смотрел на него, как баран на новые ворота.

— Рома — это метроном, метроном — это Рома, — представил я их. — Подружитесь, а лучше потрахайтесь. Ещё раз, б**дь, собьёшься — я тебе палочки в глазницы вколочу!

— Может, перерыв? — предложил Иствуд.

— Не заработал ты ещё на перерыв! Пишем!

— Опять? — уставился на меня Рома. — После всех этих раз?

—