Мои встречи с Сеталвад, Капуром и Д'Соуза (на расстоянии мили одна от другой, и все же эти люди обитают в различных мирах) напомнили мне о стычке, которая произошла в мой прошлый приезд в Джуху двумя годами ранее. Тогда все только и говорили, что о «китайском чуде». Помню, как я встретился с группой молодых предпринимателей, мужчин, которым было чуть за тридцать, живших в Кремниевой долине. Эти зачинатели индийской ИТ–революции указывали мне на ветхий мумбайский аэропорт и трущобы Джуху и Санта–Крус неподалеку. Почему, спрашивали они, ну почему Индия не может просто воспользоваться теми же методами, что и китайцы? Почему бы просто не убрать все эти уродства и преграды на пути прогресса? Дайте этим местным жителям какую‑то компенсацию, если она им положена, переселите их куда‑нибудь, если власти действительно должны сделать это, но почему Индия обязана мириться со всей этой грязью? Проблема состояла в том, что в этих трущобах жили избиратели членов парламента, жаждущих переизбрания, а процесс планирования здесь является самым громоздким в мире. Модная теория рассматривала демократию в качестве препятствия росту. «Можем ли мы позволить себе демократию в этом чрезвычайно конкурентном мире?» — этот вопрос задавался довольно часто. Я слышал его и в самом Китае от молодых предпринимателей, которые бывали в Индии и с пренебрежением говорили о тамошнем «хаосе». Сравнительно недавно этот аргумент обсуждался применительно к спорту. Индийцы восхищались темпом и эффективностью подготовки к китайской Олимпиаде. Они сравнивали этот процесс со злополучными попытками сооружения новых стадионов для гораздо менее значимых Игр Содружества в Дели. Некоторые даже предлагали пригласить на помощь китайцев.

Итак, является ли препятствием для такого прогресса не столько наличие демократии в качестве политического механизма, сколько качество этой демократии как средства его обеспечения? Является ли неспособность прошлых правительств улучшить инфраструктуру и коммунальное обслуживание результатом проведения выборов — или объясняется тем, что голосование не было преобразовано в действия? Паллави Айяр, пекинская корреспондентка газеты «Хинду», провела сравнительное исследование китайской и индийской систем. Она предлагает следующее сравнение:

Если выборы не рассматриваются как основной показатель эффективности, как в Сингапуре, не лишаются ли тогда они цели?

В случае Индии выборы, возможно, являются просто началом координат для всего населения: богатых и бедных, мусульман и индусов. Трудно отрицать чрезвычайную интенсивность предвыборных кампаний. Когда в 2009 году были назначены всеобщие выборы, СМИ были переполнены сведениями об участниках гонки и перспективах двух основных партий, Индийского национального конгресса и Бхаратия джаната парти, и о различных махинациях по созданию коалиций. Соня Ганди, рожденная в Италии наследница великой династии, Моди, несколько других лишь чуть менее противоречивых фигур… короче говоря, индийская политика не испытывает недостатка в сильных личностях. Еще одним кандидатом, который возбуждает страсти, является премьер–министр штата Уттар–Прадеш Майавати Кумари. Она неизменно вызывает насмешки у «соискателей» из среднего класса. Она — далит, то есть принадлежит к касте неприкасаемых. Она очень амбициозна и призывает к кастовой лояльности, что остается значимым для распределения голосов избирателей. Средний класс считает ее бесстыдно вульгарной. Один из анекдотов, звучащих о ней на нескромных вечеринках, гласит, что Майавати как‑то пожаловалась, что на одном из многих плакатов с ее изображениями в Лакхнау, столице штата, не виден ярлык «Гуччи» на ее сумочке. Они смеются над одним из ее предвыборных лозунгов: «Я принадлежу к низкой касте. Я — не замужем. Я — ваша». Они с пренебрежением относятся к данному ею народу обещанию, что когда она в конце концов доберется до резиденции премьер–министра в Дели, простые люди смогут жить так же, как она. Ее критики, возможно, не так уж неправы, осуждая ее склонность к шику, но они умышленно выделяют именно эту черту политика. Элита боится Майавати, поскольку та непредсказуема. Они еще не приняли ее в клуб, но уверены, что в конце концов сделают это.

Майавати приукрасила свои успехи. Ее деятельность на майских выборах 2009 года была неплодотворной, как и у глав других группировок, сделавших ставку на кастовый подход. Бхаратия джаната парти, руководимая 80–летним Л. К. Адвани, также не оправдала надежд, оставив поле битвы свободным для великой партии династии Ганди — ИНК, которая обеспечила перевыборы с наилучшими для себя показателями за 20 лет. Многие ученые мужи приветствовали этот результат как победу умеренности и «исторический момент» для индийской демократии. У Конгресса теперь не осталось права на ошибку. Его способность улучшить экономическую ситуацию и укрепить социальную справедливость должно было подвергнуться испытанию; кроме того, ему предстояло выполнить свое обещание по проведению Центристской политики. Бхаратия джаната парти пропустила удар, но ее потребительская и националистическая целевая аудитория продолжила рост.

Явка избирателей в день выборов была традиционно высокой, независимо от того, насколько высок уровень взяточничества или насколько низок уровень работоспособности парламентариев: Лок сабха, нижняя палата, в 2008 году собиралась всего 46 дней. Такие историки, как Рамачандра Гуха, приписывают это влиянию самой демократии. Они утверждают даже, что именно демократия обеспечивает единство Индии, страны с десятками языков и национальностей, с таким географическим разнообразием и таким резким имущественным разделением. Гуха задается вопросом, существовала бы Индия вообще без демократии? Ее сохранение, без сомнения, поразительно, учитывая межобщинную напряженность, сепаратистские движения и враждебных соседей. Демократия для большинства индийцев является местным вариантом американской мечты, объединяющей силой нации, отбросившей свое колониальное прошлое. По мнению многих из тех, с кем мне довелось разговаривать, Китай распался бы, если бы хватка Коммунистической партии ослабла, и Индия точно так же потеряла бы смысл своего существования, если бы отказалась от демократии. Обозреватель Мувашар Явед Акбар заявил: «Идея Индии сильнее, чем индийцы». Он перечисляет три свободы, которые скрепляют страну: демократия, светские права и тендерное равенство (последнее весьма спорно). Он сравнивает Индию с другими государствами региона, возникшими там, откуда ушли британцы, особенно с Пакистаном, где крошечная и сокращающаяся элита существует рядом со становящимися все более радикальными массами. Успех Индии, настаивает Акбар, можно приписать чему‑то большему, чем тому факту, что Неру прожил долго после 1947 года, а Джинна — нет[30].