— Тяжелый ты какой-то.

— Профессия такая, — выдохнул он, раскачиваясь.

Мы с трудом прошли сквозь двери. На платформе пришлось расталкивать людей, которые ждали состав в обратном направлении. Зато глубина заложения линии здесь оказалась куда меньше, к тому же на станции имелись привычные мне эскалаторы.

Снаружи расположился небольшой сквер, и я воспользовался возможностью усадить шпиона на изогнутую скамейку рядом со статуей человека у чертежной доски. Павел дышал быстро и часто, перемежая каждый десяток мелких вдохов одним глубоким.

Я присел рядом и уставился на статую. Добротная скульптура инженера. Интеллигентное лицо в очках, приличная одежда, явно не старый. Нам таких явно не хватает. А пока я всматривался в детали, шпион немного пришел в себя.

— Идем.

— А где же мы?

— Ставровская промышленная зона по левую руку будет. А нам — направо.

Я посмотрел сквозь деревья — ни одного тянущегося вверх здания, только бревенчатые трехэтажные коробки. Кварталы таких домишек раскинулись на север и восток. Где-то неподалеку шумела строительная техника — южнее их уже начинали сносить, но процесс шел совсем небыстро.

С противоположной стороны сквера, там, где должна быть промзона, раздавался грохот грузовиков, станков и оборудования. Вверх тянулись искривленные ветром столбы черного дыма. Картина была слишком депрессивной.

— Что мы здесь ищем?

— Лабораторию, — отозвался Павел, с трудом выговаривал букву «р».

— Она рядом? — я переживал, что он чувствует себя совсем тяжко, и мы вряд ли успеем дойти до места. Если придется петлять дворами, то в этом массиве я не найду нужное нам место.

— Вон там, — он вяло махнул в сторону ближайшего строения. — Второй этаж. Нас уже ждут. Ты иди, а я тут... посижу.

— Нет уж! — воспротивился я. — Никаких «посижу». В лаборатории посидишь.

Я заставил его подняться и повел, как пьяного, перекинув через плечо его руку. В узком окне на втором этаже мелькнула рыжая шевелюра. Лязгнули задвижки и наружу высунулась девушка:

— Трубецкой? Что с ним? А, мать его так, идите во двор, сейчас вас впущу!

Глава 29. О трупах и ядах

Недлинные рыжие волосы, забранные назад гребенкой, россыпь веснушек на лице и ладони, покрытые пятнами настолько неприятными, что я отшатнулся от открытой нам двери. Вместе с Павлом, разумеется, потому что идти самостоятельно он уже почти не мог.

— Ты чего? — спросила девушка. Я не мог заставить себя оторваться от вида ее ладоней. — А, — она тут же спрятала руку за спину. — Это последствия моих увлечений. Не переживай, я вполне здорова. В отличие от Трубецкого. С ним что? — спросила она, когда мы протиснулись в квартирку.

— Он сказал, что ты нам поможешь это выяснить, — выдохнул я. — Куда его можно посадить?

— Лучше к окну, я сейчас открою.

Когда я посадил шпиона на жесткий табурет, он уронил голову на грудь и засопел. Девушка пошумела задвижками и приоткрыла окно, а после вернулась к Трубецкому. Шумно вдохнула и спросила у меня:

— Он пил?

— Хуже, — я показал на сумку, которую нес за спиной. — Мы так толком и не успели понять, в чем дело. Я уверен на сто процентов, что дело вот в этом, — я расстегнул сумку и, отвернувшись, вытащил пробирку, тщательно запакованную и даже залитую воском снаружи. — А, черт, протекло немного, — и с этими словами извлек еще и злополучный кофейник. В нос сразу же ударил запах кофе.

— Все может быть очень плохо! — воскликнула рыжая и тут уже убежала в другую комнату, погрохотала там и вернулась с плотной резиновой маской на все лицо — только два круглых стекла перед глазами и фильтр на носу. — Давай сюда и стой у окна.

— Настолько плохо? — испугался я

— Может и нет, — девичий голос теперь звучал очень глухо из-за плотной резины. — Но я проверю и скажу.

— Так может ему уже сейчас помощь нужна? — я оторвался от окна и сунулся обратно в комнату. Во-первых, я не считал, что я настолько надышался, и, во-вторых, на улице на высоте уже второго этажа воздух был совсем не свежим — стоял устойчивый химический аромат.

— Я не медик! — приглушенно крикнула девушка из-за маски. — Оклемается. Губы не синие, дыхание ровное. А ты давай обратно в окно!

— Очень смешно, — я отошел от него подальше. — Там не лучше.

— Ах, ваша милость, — рыжая сделала реверанс и исчезла в соседней комнате вместе с пробиркой и кофейником. — Уж извините — здесь я живу, другого воздуха тут нет.

Я прошел за девушкой и оказался в еще одной комнатушке, еще теснее первой — вряд ли больше десяти квадратов площади. И это притом, что все стены были увешаны полками и шкафами, а снизу стояли массивные тумбы. Все рабочее пространство заполоняли реактивы, горели несколько спиртовок. Изредка раздавался громкий «бульк».

— И чего ты за мной ходишь?

— Мне нужны ответы.

— Будут тебе ответы через полчаса. Может, через час. Иди, ваша милость, а то еще удар тебя хватит.

— Не надо меня так называть!

— А как тебя называть? — как она фыркнула, было слышно даже через плотную маску. — Трубецкой сказал, что придет с бароном, стало быть, с тобой.

— Я Максим.

— Что ж, очень приятно, ваша милость барон Максим. Свалите теперь из моей лаборатории!

— Но я...

— Вон!

Я потоптался на месте, злясь на рыжую, злясь на шпиона, который позволил себе надышаться этим дерьмом и теперь, как бесполезный мешок, сидел на табурете. Наверняка на девицу можно надавить, но, если перегнуть палку, она вообще откажется помогать — а этого мне и вовсе не нужно.

— Хорошо. Извини, — сказал я и вернулся к Павлу.

Он по-прежнему сидел, склонив голову. Я присел перед ним на корточки, посмотрел на лицо. Губы и правда не синие. Наверно, все обойдется.

И принялся ходить по комнате, осматривая старую мебель. Полы скрипели, и я поразился тому, как резко отличается уютный и ухоженный сквер снаружи от такого непонятного соседства в виде тесной квартиры.

Комнат здесь было всего две, но я не сразу нашел короткий диван, который, вероятно, служил и кроватью для рыжей безымянной лаборантки. Интересным